— Ты о чем? — спросил Лавруха.

— Я не говорила тебе… Или говорила? Когда я поднялась вспальню, меня кто-то закрыл. Я думала, что это Леха так шутит. А если не Леха,то кто? И зачем он это сделал? Может быть, боялся, что я увижу что-то? Иликого-то…

Херри-бой переводил взгляд с Лаврухи на меня: он совсем непонимал беглый русский.

— О чем вы говорите, Катрин?

— Ни о чем, — Лавруха выразительно посмотрел наменя. — Давай все-таки сбагрим парня, а потом уже поговорим. Какие-тоневменяемые меня окружают, ей-богу.

— Вы поговорите с хозяйкой картины? — снова завелсвою волынку Херри-бой. — Я постараюсь вернуться сюда в ближайшее время…

— Поговорим, поговорим, уймись. И вообще, тебе пора.

— Я позвоню вам…

— Непременно, — Лавруха хлопнул Херри-боя поплечу. — Дуй до горы, не видишь, таможня волнуется…

Херри-бой помахал нам рукой на прощанье и скрылся в толпеулетающих в Амстердам счастливчиков. А мы с Лаврухой отправились ваэропортовский буфет. Снегирь заказал пару вторых, винегрет и холодное пиво.Мне совсем не хотелось есть, но из солидарности с Лаврухой я принялась ковырятьвилкой в винегрете.

— Ну, выкладывай, что там у тебя стряслось?

— Когда я поднялась наверх, чтобы переодеться, кто-тозакрыл меня в спальне. Я думала, что это сделал Леха… Решил подшутить.

— Глупая шутка.

— Не просто глупая, а абсолютно бессмысленная. Он нестал бы так шутить. Он просто вошел бы следом за мной и закрыл дверь. Но толькос внутренней стороны…

— Семейный портрет в интерьере. Понятно, — Лаврухахмыкнул.

— А что, если это был не Титов?

— Тогда кому придет в голову следить за тобой, чтобызапереть в комнате?

— Вот и я думаю — кому?

Я замолчала и в упор посмотрела на Лавруху. Неприрученныедогадки бродили во мне, но не подпускали близко.

— А что, если это связано со смертью Лехи?

— Интересно, каким образом?

— Ну, не знаю… Сегодня я целую ночь просидела картиной…

Лавруха сосредоточенно возился с жестким куском бифштекса.

— Н-да… Вот что я скажу тебе, Кэт. Лукас Устрица, это,по-моему, разновидность СПИДа. И передается она не только половым путем, но ивоздушно-капельным.

— Ты не дослушал, Снегирь. Мы сто раз говорили с тобойоб этих смертях. И я решила проверить.

— Что проверить?

— Как картина действует на людей.

— И как же она действует?

— В том-то и дело, что никак.

— Ну-у… Это не противоречит твоей теории о том, чтодоска убивает только хозяев.

— Да, черт возьми. Я готова с этим согласиться. Воттолько спальня в эту мистику никак не вписывается.

— Что ты имеешь в виду?

— Дверь не только закрыли. Ее открыли. Потом. Черезкаких-нибудь полчаса. Когда Леха был уже мертв. А если он был мертв, то уженикак не мог открыть дверь, понимаешь. Значит, это сделал кто-то другой.

— Масштабно мыслишь.

— Кто-то другой был заинтересован в том, чтобы явыползла наконец-то из спальни и отправилась искать Леху, чтобы нащелкать емупо носу. Чтобы найти его. Ты ведь помнишь, я его искала.

— Очень темпераментно искала. Я помню.

— Я не нашла его и вернулась к телохранителю. Он сиделна террасе. Что было дальше — ты знаешь.

— Да, — Лавруха все еще не проявлял особогоинтереса к моим сумбурным выкладкам.

— Потом, когда мы нашли тело… Титовский телохранитель,казах, ты его видел… Так вот, казах был убежден, что Леха отправился в дом комне. Сам Леха сказал ему об этом.

— И что?

— Я подумала… А что, если кто-то ему сказал, что я ждуего… Но не в спальне, а в кабинете… И он отправился в кабинет.

У Лаврухи отвисла челюсть. Он едва не подавился куском мясаи принялся громко кашлять. Я похлопала Снегиря по спине.

— Ну ты даешь! — отдышавшись, выговорил он. —Собакиных начиталась?

— Подожди… Не перебивай меня, — какое-то странное,болезненное вдохновение несло меня вперед. Еще одно маленькое усилие — и япрорвусь сквозь частокол тайны, я выстрою цельное представление о происшедшем янаконец-то сложу части страшной мозаики. — Я могла быть приманкой,понимаешь? Леху нужно было заманить в кабинет, и его заманили. А чтобы яслучайно не выползла и не сломала начавшуюся игру, меня закрыли в спальне. Апотом выпустили.

— Какую игру?

— Я не знаю…. Картина может убить, но не можетповернуть ключ в замке. Это сделал человек. Возможно, убийца…

Лавруха жалостливо покачал головой и коснулся моегоразгоряченного лба ладонью.

— Какой убийца, ? Он умер естественной смертью.Обширный инфаркт.

— А ты откуда знаешь об обширном инфаркте? Кажется, яне говорила тебе…

— Тоже мне, секрет Полишинеля. Я мотался с Херри кстарухе. Не мог же я его бросить… Там все об этом говорят…

Весь мой пыл куда-то улетучился. Инфаркт. Ненасильственнаясмерть. И никаких ран на теле, и никаких следов яда в организме. Я почтиухватила за полу версию “умышленное убийство”, но тут же выпустила ее.Картонные кубики разрушились, карточные домики оказались унесенными ветром….

— Но ведь кто-то закрыл меня…

— Да что ты носишься с этим, как курица с яйцом?Закрыли — открыли, какая разница? Смерть это не объясняет. А ты вообще говорилаоб этом кому-нибудь?

— Тебе первому.

— Нужно было сказать. Тем, кто занимался этим делом.

— Зачем? Они все и так смотрели на меня косо.

— Тоже верно. Ладно, давай-ка не будем больше к этомувозвращаться. Все равно мы ничего не решим.

— А что мы будем делать с картиной? Мне бы не хотелось,чтобы она оставалась у меня…

— Придумаем что-нибудь, Кэт…

— Обещай мне, что придумаем.

…Конечно, ты придумаешь, мой единственный друг, мой верныйСавраска, мой Конек-Горбунок, мой подельник и соратник. Конечно же, тыпридумаешь, Снегирь…

Нидерланды, Осень 1999 года

Я летела в Амстердам.

Не прошло и трех недель, как я рассталась с Херри-боем, ивот теперь, через какой-нибудь час, он будет ждать меня в зале прилета местногоаэропортишки с труднопроизносимым названием “Schihol”. Херри-бой позвонилсовершенно неожиданно и, путая старательный русский со старательным английским,заорал в трубку: