километров, бомбежки не прекращались, на подступах и в самом городе была слышна артиллерийская канонада. Стоял необычайно сильный мороз, рыть окопы и траншеи в мерзлой земле было невыносимо трудно. Арсений с юности не занимался физическим трудом и не очень хорошо переносил морозы, приходилось привыкать и терпеть, но в письмах Анне он сообщал, что все хорошо, он находится вдали от фронта, физическая работа пошла ему на пользу, он похудел и окреп. Писал, что рад тому, что Анна и Илья Григорьевич занимаются любимым очень нужным и полезным делом. Сожалел, что не может увидеть результат их трудов.

Анна, читая его письма, понимала, что не все так благополучно, как описывает Арсений, но, слава богу, что она получает письма и будет молиться за него так, как когда-то она молилась за Андрея.

Прошла половина декабря, стало ясно, что немцам Москвы не взять, началось первое большое контрнаступление Красной Армии, вся страна вздохнула с облегчением. В театре известия с фронта были приняты с большим воодушевлением, к этому времени подготовили еще два представления, из труппы театра выделили три состава актеров и этими тремя составами давали представления в близлежащих городах и поселках, эти три состава показывали театрализованные представления на предприятиях в госпиталях и воинских частях. Как ни странно это может показаться, но Илья Григорьевич в это суровое время был похож на счастливого человека. Он любил повторять Анне и Анастасии Георгиевне, какая огромная разница между тем материальным достатком, которым он удовлетворялся, когда в последние перед войной годы развлекал в московском ресторане подгулявшую публику, и тем, какое моральное удовлетворение он получает теперь, выступая в цехах заводов, перед раненными в госпиталях и военными, которые в ближайшее время будут отправлены на фронт.

В преддверии Нового года Анна получила от Арсения очередное письмо, в котором помимо поздравления с наступающим праздником было короткое сообщение о том, что он принял решение добровольно пойти на фронт. Анна показала письмо Илье Григорьевичу, он прочитал, посидел с минуту, прикрыв глаза, и после этого сказал:

— Ты, так же как и я, хорошо знаешь моего сына, переубедить его не получится, да уже и поздно, наверное. Нам остается только это принять и молить Господа хранить его и защищать.

— Да, я знаю. Думаю, он не может поступить иначе. Мы с ним об этом не говорили, но я чувствовала, что он все время об этом думает. Пока защищали Москву, он пошел рыть окопы, считал это важным. Москву отстояли, он идет туда, где может быть полезен, и мы с вами с этим ничего поделать не сможем.

Анна глубоко вздохнула и поднялась:

— Пойду, расскажу Грише.

Через неделю ранним утром, в квартиру Анастасии Георгиевны постучали, дома были только она и Гриша. Анастасия Георгиевна накинула халат и поспешила открыть дверь, она подумала, что это Анна и Илья Григорьевич раньше времен вернулись из поездки в соседний город, но за дверью оказался Арсений. Он был в военной форме с чемоданом в руке. Анастасия Георгиевна не удержалась и обняла Арсения:

— Здравствуй, мальчик мой! Ты прости, что я так тебя называю, но вы все стали мне такими родными. Проходи, раздевайся. Пойду Гришу разбужу, он очень рад будет тебя видеть.

Арсений сбросил с себя шинель и вдогонку Анастасии Георгиевне отправил вопрос:

— А где Анна, отец?

Тут прибежал Гриша повис на шее у Арсения, из коридора послышался голос Анастасии Георгиевны:

— Они в поездке, здесь недалеко, днем или вечером приедут.

Арсения очень тронула реакция Гриши на его появление, он обнял Гришу и почувствовал, что на глаза навертываются слезы:

— Я не видел тебя полгода, как ты вырос. Я очень скучал по тебе, маме, деду. Очень хорошо, что получилось к вам приехать.

На кухне Анастасия Георгиевна уже гремела чашками. Гриша потянул Арсения за руку:

— Пойдем на кухню, ты с поезда, наверное, голодный?

Арсений впервые услышал, что Гриша обратился к нему на «ты», как обращаются к родственникам или очень близким людям, он обнял его за плечи и прижал к себе:

— Пойдем. Я расскажу, как мне повезло, меня направили сюда, в Саранск на учебу.

Анастасия Георгиевна усадила Арсения за стол, поставила перед ним тарелку с кашей:

— Ты прости, что кормлю тебя этим, тут все крупы, что нашлись в доме, перемешаны, но у этой каши есть одно большое достоинство, она горячая. Все время хочется чем-нибудь согреться. Не помню такой холодной зимы, как эта. Гриша, ты тоже поешь, а я чай согрею.

Арсений почувствовал тепло, не столько от того, что его накормили горячей кашей, тепло пришло от этого дома и его обитателей. Он уже несколько месяцев жил в казарме среди чужих или мало знакомых людей, озабоченных, как и он впрочем, всего несколькими простыми желаниями: выспаться, отдохнуть после тяжелой изнурительной работы и согреться, потому что холод немного отступал, только во время работы, когда в руках была кирка или лопата. В холодной казарме холод опять проникал под телогрейку, свитер и рубаху, пробирал до костей и не давал уснуть. Рядом с Арсением было немало вполне интеллигентных людей, это было видно по их повадкам и манере поведения и от них, за все время их совместной жизни в казарме он ни разу не услышал разговоров о прежних интересах, работе, о довоенной жизни. Была сосредоточенность и разговоры только о необходимости приложить все силы для того, чтобы успеть выкопать эти окопы и траншеи до прихода фронта, чтобы они стали защитой солдатам, обороняющим Москву, и помогли им остановить врага. Среди всех этих людей зрела ненависть к оккупантам, разрушившим в одночасье все, что они сумели выстроить за свою жизнь. Многие уже потеряли близких — братьев и сыновей, возможно родственников, оказавшихся на оккупированной территории, и все знали, что та довоенная жизнь не вернется, что все они не станут прежними, и сейчас перед ними стоит только одна задача приложить все силы, чтобы победить и прогнать врага со своей земли. Тогда Арсений принял решение, что как только закончится эта работа по подготовке обороны Москвы, он подаст прошение направить его в действующую армию.

Анастасия Георгиевна разлила по чашкам чай и, извиняясь, проговорила:

— Жаль, не можем тебя ничем порадовать, ничего сладенького к чаю нет.

Арсений улыбнулся:

— Что вы. Чай, по нынешним временам — это роскошь, я уже привык согреваться простым кипяточком.

Анастасия Георгиевна вздохнула:

— А было время, когда мы с Анной утро встречали чашечкой кофе.

— Даст бог, будут у нас и кофе и конфеты и шоколад.

Гриша