Основная концепция редукционизма заключается в предпосылке, что мир состоит из частей, каждая из которых имеет собственную форму, и что, изучая эти части по отдельности, мы можем почерпнуть некоторые знания о целом. Однако в Природе ничего не существует изолированно. Каждая отдельно взятая часть мира, которую редукционистская наука может взять к рассмотрению, начиная от аорт до ферментов и протонов, существует в рамках более широкого контекста. Если бы они не были частью этой более широкой контекстной системы, то их и не стоило бы описывать как части, поскольку они были бы бессмысленными (именно контекст этих частей придает им значение!). Более того, каждая из этих отдельных частей содержит в себе, казалось бы, бесконечное количество комплексных систем, сгруппированных одна в другую, как матрешки. Полагаться лишь на редукционизм, вместо того чтобы использовать его в сочетании с другими подходами, – значит приближаться к этим частям и рассматривать их во всех деталях, но без какого-либо понимания взаимосвязи бесконечных, связанных между собой миров.

Возможно, вы задаетесь вопросом о практических последствиях этого дисбаланса, думая, что часть этих дискуссий имеет лишь академическое или философское значение. Скорее всего, в прошлом я сказал бы то же самое, но сейчас, спустя десятилетия, отработанные мной в области науки о питании, я наблюдаю последствия преобладания редукционизма над исследовательской деятельностью.

Разумеется, моя точка зрения по этому поводу основана на собственном опыте и опыте коллег, но этого достаточно. Я участвовал в исследовательской деятельности на протяжении многих десятилетий, от начала и до конца. Я побывал по обе стороны баррикад в отношении подачи заявок на исследования: получал государственное финансирование на десятилетия своих исследований и просматривал больше заявок на исследования, представленных другими учеными, чем могу сосчитать. Кроме того, я никогда не смог бы получить это финансирование или даже начать карьеру, если бы не проявил готовность и способность работать в рамках редукционистской парадигмы. Помимо этого, я также был членом экспертных комиссий, которые используют результаты, полученные во время исследований, для консультирования по вопросам государственной политики. Исходя из своего опыта я знаю, что некоторые исследовательские темы отклоняются, потому что в них уделяется недостаточно внимания конкретным деталям функционирования питательных веществ. К заявкам на нередукционистские исследования (то есть на те, что признают и рассматривают реальную сложность цельных продуктов и их питательные вещества, потребляемые в неизменном виде либо комбинированно, но не в виде одиночных питательных веществ в условиях контролируемой обстановки лаборатории) относятся пренебрежительно ввиду недостатка четкой направленности. Будучи частью коллегии по рассмотрению таких заявок, помню, что они называли зондированием почвы или бессистемным подходом.

План исследования зависит от нескольких различных факторов: будет ли это исследованием человеческой популяции, нужна ли лаборатория, могут ли быть утверждены требования к исследованиям на людях, доступное финансирование и т. д. Другие факторы, влияющие на выбор исследовательского плана, могут зависеть от того, является ли исследователь лечащим врачом, работающим с пациентами, есть ли у него адекватно оснащенная исследовательская лаборатория и есть ли у него или может ли он получить доступ к данным о многочисленных группах населения. Тем не менее более мелкие детали исследования, вне зависимости от его общего плана, формируются нашей врожденной склонностью искать конкретные причины и механизмы заболеваний почти неосознанно. Часто это бывает полезно, но это допущение также уводит нас от размышлений в перспективе.

Это исключительное господство редукционизма, не только в области финансирования исследований, но и в области интерпретации результатов, имеет множество последствий в виде того, как общественность узнает о науке. Как среди профессионалов, так и среди общественности многие ограничены чрезмерно упрощенным пониманием специфики исследовательской деятельности; это касается и понимания того, как донести полученные результаты исследований. Нам кажется, что хорошее исследование подразумевает проведение эксперимента, и потом мы позволяем результатам говорить за себя, а не интерпретируем их в более широком контексте. Мысль позволить результатам говорить за себя прекрасна только в теории, но, поскольку многие исследования противоречат друг другу, интерпретация более широкого контекста совершенно точно необходима. Это может показаться элементарным, и это действительно должно быть так, но слишком многие из нас упускают из виду необходимость интерпретации и существование этого самого более широкого контекста. Мы больше сосредоточены на открытии все более тонких деталей, а не на их объяснении.

Наиболее удачными считаются эксперименты, дающие совершенно четкие ответы, которые либо подтверждают, либо опровергают наши убеждения. В поисках такой совершенно определенной объективности мы обращаемся к простейшим исследовательским планам: рандомизированным контролируемым испытаниям, в которых тестируемый субъект либо показывает, либо не показывает искомый результат. В таких случаях результаты принимаются как факты, а не как предложения о проведении будущих исследований (хотя таким образом следовало бы относиться ко всем результатам исследований). Результатом данного подхода явилась лавина очень специфичных, технических деталей и частных наблюдений, существующих вне контекста нашего мира. Логически вытекающее из этого несоответствие между осведомленностью общественности и научными исследованиями ничуть не удивляет, как и путаница и противоречия, с которыми обществу приходится справляться, особенно когда речь идет о том, что мы едим. Примеры из шестой главы, особенно споры о жирах и холестерине, хорошо демонстрируют это. Противоречащие результаты исследований, в то время как самые известные исследования сосредоточены на изолированных питательных веществах вне контекста, найти довольно легко.

Таким образом, редукционизм оказал огромное влияние на все уровни научной деятельности. Начиная с ее спонсирования и планирования до производства, публикации и коммуникации, почти все исследования на сегодняшний день находятся под влиянием ценностей редукционизма. Однако, возможно, вы вспомните, что ранее я ввел термин «научный редукционизм» и назвал его лагерем. Я поступил так намеренно, чтобы подсказать, что существует еще один возможный подход к науке в том виде, в каком мы ее знаем. Существует альтернативная точка зрения. Я называю ее холизмом – концепт, появившийся ни много ни мало из поговорки тысячелетней давности, которая гласит, что «целое больше, чем сумма его частей».

Позвольте начать с краткого определения холизма (который был основной темой моей книги «Полезная еда») в контексте питания. Во-первых, в пище содержится практически бесчисленное разнообразие веществ, способствующих укреплению здоровья и развитию болезней. Два десятка питательных веществ, с которыми мы знакомы, даже близко не представляют собой их полный список. В растениях легко могут содержаться сотни тысяч фитохимических веществ, имеющих питательные свойства. Во-вторых, эти вещества действуют очень динамично. В пределах десятков триллионов клеток они бесконечно взаимодействуют друг с другом и могут изменяться за наносекунды. В-третьих, человеческий метаболизм – полный набор всех этих динамических взаимодействий – работает подобно симфонии. Он постоянно стремится к бережливому образу жизни и предотвращению болезней, сохраняя и распределяя энергию, защищая от чужеродных агентов, удаляя и регенерируя клетки. И в-четвертых, есть дирижер, управляющий этой симфонией, и он зовется «Природа».