Глядя исподлобья, иудей осторожно встал. Руки Руса некоснулся, косил во все стороны, ожидая то ли удара копьем, то ли что свяжут ипотащат на пытки. Бугай вытащил нож:

– Я возьму его печень.

Иудей, похоже, догадался, губы шевельнулись, с них сорвалсяхриплый шепот-мольба. Бугай не понял, но смысл был ясен, он захохотал и сказалпочти дружески:

– Я ее сожру. Стану таким же быстрым, как ты.

– С твоим-то задом? – засмеялся кто-то.

Бугай добродушно отмахнулся:

– А вдруг?

Он приставил острие ножа к боку пленника. Рус ­засме­ялся:

– Бугай, скажи уж сразу, что теплой печенки захотелось!..Ладно, там Буська целое стадо гусей забил. Печенка в трех тазах не помещается.А этого иудейчика отпустим. Сильных надо щадить, иначе с кем драться, какне друг с другом?

– Да и род людской переведется, – бросил кто-то сосмехом.

Рус легко вспрыгнул на коня, ухватил поводья. Бугайсожалеюще посмотрел на блестящее лезвие, на иудея, убрал нож и тоже полез натолстую, грузную лошадь. Русы поворачивали коней, иудей стоял неподвижно, всееще не верил, смотрел затравленно.

Рус крикнул волхву:

– Спроси, как его зовут. И почему, когда его поймали,он бежал не к стенам града, а от него?

Волхв перевел вопрос, иудей после паузы что-то пробормотал.Корнило переспросил, иудей ответил громче.

– Его зовут Перец, – сказал Корнило. Не удержался,расхохотался. – Что за имена?.. Ну, тупой народ. Даже имен толковых непридумают. Говорит, что искал свою сестру. Брешет, наверное, как бродячий пес.Они все здесь брешут.

– Сестру? – удивился Рус. – Искать там, где ужепобывал Ерш? Да и остальные не лаптем щи хлебают…

Воины захохотали.

– Она исчезла, когда сюда пришли мы. Он думает, что онаможет быть в тех весях, которые захватили мы раньше.

Рус мерил его задумчивым взором. Тот стоял чуть сгорбившись,словно готовился к прыжку. Во всей фигуре было отчаяние и желание продать жизнькак можно дороже. Кровоподтек на скуле запорошило грязью и пылью.

– Скажи ему, – велел Рус, – что он волен искатьсвою женщину.

Среди дружинников пронесся говор, а из задних рядоввыкрикнули задорно, Рус узнал голос Баюна:

– А для чего живем, как не ради женщин? И для чегодобываем славу, завоевываем страны? Только чтобы сложить у ног любимых…

Рус снял с пальца перстень, бросил волхву. Тот ловко поймал,протянул иудею:

– Держи. Князь дарит за то, что дрался умело. И доконца.

Иудей тупо смотрел на золотой перстень на ладони. Разбитые вкровь губы шелохнулись. Слов его Рус не понял, догадался, крикнул нетерпеливо:

– По нему тебя пропустят и не тронут. Найдешь, забирай со всемивещами, которые можешь унести на себе.

Сова хохотнул, сказал предостерегающе:

– Княже, ты его погубишь! Это ж иудей!

– Ну и что?

– Он столько нагрузит, если на дурика, что надорвется, адевка останется вдовой, нецелованной… Ох и хитрый же ты!

Варвары стегнули коней, унеслись с гиком и свистом, похожиена кентавров. Он остался как столб, голова еще гудела от удара о землю.

Конский топот отдалился. В кулаке стало больно, он струдом разжал пальцы. В ладонь врезался до крови массивный перстень.Кроваво-красный камень горел как налитый кровью глаз демона.

Перец прошептал молитву, со страхом огляделся. Под ногамичерно от золы, а из сожженной веси несет дымом и сладковато-тошнотворнымзапахом горелого мяса. В воздухе еще летают хлопья сожженных тряпок, а надеревьях ветви гнутся от довольных ворон, уже сытых и осоловевших.

– Надо идти, – прошептал он обреченно.

В душе было пусто и зябко. Когда был бой, он знал, чтонадо лишь перетерпеть немного боли, когда лезвие чужого топора врубится в егонежную плоть, а потом господь примет в объятия, он войдет в обитель добра исвета, вкусит блаженство в лоне Авраамовом, узрит всех своих предков, коикрепили мощь Израиля… но сейчас он стоял живой на пепелище, еще видны спиныудаляющихся скифов, от сгоревшей веси дует холодный ветер.

Солнце опустилось, небо начало темнеть, и Перец перешел набег. Сердце колотилось так часто, что едва не разрывало грудь. Дыханиевырывалось со свистом, горло пересохло. Ноги стали тяжелые, он едва тащился,проклиная свою внезапную слабость.

Месяц поднялся ясный, отмытый, но, поднимаясь выше,становился все бледнее, блеск его ослабел. Перец слышал свое тяжелое дыхание.

Из последних сил он взбежал на пригорок, за которымоткрывается вид на родную весь… Он остановился, будто его схватила и сжала гигантскаярука. Из груди вырвался нечеловеческий вопль, что перешел в волчий вой.

Из черного пепелища торчали обгорелые каменные печи, кое-гдедотлевали балки. Ветерок раздувал остатки углей, от пепла несло теплом, нокроме пепла и гари не осталось ничего. Сгорели даже ограды, а поля и огородывытоптаны нещадно, скот скифов сожрал все, а что не сожрал, то вбил копытами вземлю.

Бледная луна равнодушно висела над пепелищем. Мертвый светзловеще и предостерегающе оттенял руины, черные трубы уцелевших печей. Дико истрашно торчал остов обугленной ветлы, раздвоенный на конце, словно воздевший вотчаянии к небу руки…

Из-под ног вздымались серые облачка пепла. Он тащился,чувствуя себя слабым и старым. Корочка золы с легким треском лопалась подногами, хищно проглядывали багровые угольки. Все расплывалось перед глазами. Онне сразу понял, что это бегущие слезы туманят взор. Где богатые дома,просторные сараи, загоны для скота, добротные конюшни?

На месте его дома торчал обгоревший остов печи, черный иразрушенный наполовину, будто чудовищный кулак ударил с небес, расколол иразбросал камни.

– О мать, – прошептал он. Губы задрожали, ончувствовал, как лицо кривится от плача, и в слезах было хоть малоеоблегчение. – Отец, сестренка…

Без сил, без жизни он опустился на еще теплый камень.

Рассвет застал его в том же положении. Лицо с разводами сажибыло бледным как у мертвеца. Он и был мертвецом, без мыслей и желаний, телозадубело за холодную ночь. И когда раздалось конское ржание, а потомдонесся частый конский топот, он так же безучастно смотрел на развалины.

Взбивая пепел, подскакал всадник на лихом коне. Мышцы играликак под тонкой кожей коня, так и на обнаженных плечах всадника. Звонкимголосом, в котором через край билась удаль, крикнул:

– Глянь, Сокил! Еще один откуда-то выполз!

Он сдернул с крюка топор. Перец не пошевелился. Всадникподъехал ближе, пнул его ногой. Перец окаменело повалился в той позе, в какойсидел. Второй всадник захохотал, огромный и тяжелый. Голос его тоже былтяжелый, как гора.