В такой обстановке не было более популярных в те дни людей, чем Востроносов и Кузин. Одни с пеной у рта утверждали, что и без всяких испытаний ясно, что Аким Востроносов гений и под него копают разные типы, используя ученого Кузина, которому следовало бы заниматься своим делом и не совать нос в то, в чем он не смыслит. Другие придерживались прямо противоположной точки зрения: и невооруженным глазом видно, что Востроносов никакой не гений, таких гениев в нашей литературе и без него достаточно, так что бесспорно прав Кузин, и его машина обязательно подтвердит это.

И снова люди, как несколько десятилетий назад, поделились на физиков и лириков, образовали на этот раз два резко враждебных друг друга лагеря.

С приближением заветного срока в печати был обнародован состав жюри. Его возглавил редактор Большеухов, а среди членов, представлявших кибернетику и литературу, помимо ученых и дипломированных литературоведов вошли в жюри Кавалергардов и Чайников.

Никодим Сергеевич, как и Аким Востроносов, на людях не показывался и хранил молчание. Лишь в канун испытания член-корреспондет Кузин принял группу журналистов и дал интервью, объяснив принцип действия аппарата, и ответил кратко и находчиво на разные вопросы.

Как бы ни было велико нетерпение, часом кажется, что оно вот-вот лопнет, его все же обычно хватает на то, чтобы дождаться установленного срока. И как бы ни представлялся всем страстно ожидавшим бесконечно далеким назначенный день, он в свое время обязательно наступит. Так случилось и в этот раз, иначе, как вы понимаете, и быть не могло.

Выдался прекрасный августовский день, когда в наших широтах бывает не слишком жарко, но еще достаточно тепло, небо, хоть и кажется повыгоревшим за лето и несколько блеклым, но все еще бездонно высоким. Скверы в эту пору радуют глаз пышными коврами цветов, ослепительно блестит и сверкает политый машинами асфальт. Словом, все вокруг хорошо, в такие дни легко и весело на душе, жизнь кажется необыкновенно приятной, и даже неисправимые скептики забывают о ее теневых сторонах.

И никогда еще, должно быть, огромный стадион и его окрестности не были так привлекательны, разве что в дни самых грандиозных торжеств, которые выдаются не то что не каждый год, а, возможно, и не каждое десятилетие. Яркие спортивные стяги шелестели на всех флагштоках, воздух был наполнен ароматами цветов и речной прохладой. Что говорить, в этот столь знаменательный день стадион был, как бы сказал известный спортивный комментатор Николай Озеров, просто великолепен.

Но от себя могу добавить, что и публика, пришедшая сюда, была не менее великолепна. На этот раз многие тысячи, заполнившие не только спортивную арену, а и всю обширную территорию стадиона, отличались поголовной интеллигентностью. Никаких тех самых футбольных завсегдатаев, которые прихватывают с собой на трибуны поллитровки и четвертинки, разговаривают хриплыми голосами, предельно напрягая голосовые связки, на немыслимом полублатном жаргоне.

Хотите верьте, хотите нет, но на этот раз на всей территории стадиона не было слышно ни одного грубого слова, даже ни одного резкого окрика, и уж тем более невозможно было заметить ни одного не то что пьяного, но даже слегка захмелевшего посетителя.

Блюстители порядка, с изумлением наблюдая все это великолепие, не верили своим глазам, чувствовали себя несколько растерянно, так как не знали, что им делать. Всюду такой чинный порядок, люди разодеты празднично, приветливы и всем довольны, взаимно вежливы настолько, что милиции, а ее на этот раз, как и всегда при больших торжествах, было более чем достаточно, и делать нечего. Ну совершенно некого и не за что оштрафовать, призвать к порядку, хотя бы окликнуть, взять за рукав или, вежливо козырнув, предложить деликатно, но вместе с тем и требовательно: «Пройдемте, гражданин». И уж тем более не было никакого повода свистеть в заливистый свисток, призывая себе на подмогу товарищей сослуживцев.

Скажем прямо, было от чего растеряться. Перед небывалым каждый, будь он хоть какой находчивый, растеряется.

Милиционеры, подлаживаясь под общий тон празднества, выступали степенно и чинно, смущенно притушив строгие взоры. И чтобы еще больше соответствовать стихийно установившейся торжественной атмосфере, одни, критически оглядев себя, побежали в отделение чистить до жаркого блеска сапоги, приводить в порядок форменную одежду, другие поспешили к знакомым парикмахерам и умоляли побрызгать их двойной порцией популярного одеколона «В полет».

Надо ли специально говорить о том, что трибуны стадиона были заполнены до отказа. Но и теснота не нарушала порядка и даже никому не портила настроение. Продавцы мороженого, леденцов и прохладительных напитков – да, да, в такой день все это, несмотря на невероятную тесноту, доставлялось каждому на трибуну, – при помощи только двух магических слов «извините и пожалуйста» – только двух слов! – проникали повсюду, не вызывая ничьего неудовольствия. Спиртными и даже табачными изделиями на этот раз на всей территории стадиона не торговали. И самое прекрасное состояло в том, что это никого и нисколечко не огорчало.

Поистине пришел великий день!

В центре идеально подстриженного бархатно-зеленого ковра на специальном складном помосте возвышалась знаменитая машина Никодима Сергеевича Кузина. И сам он находился при ней. И все жюри в абсолютно полном составе чинно восседало полукругом возле чудесной машины. С трибун на помост и на людей, находившихся на нем, были наведены не сотни, а тысячи биноклей, резко поблескивавших солнечными зайчиками. Каждого из причастных к тому, что должно было начаться с минуты на минуту в центре зеленого поля, рассматривали куда с большим любопытством, чем обычно рассматривают самых знаменитых спортсменов или самых прославленных артистов. Возможно, то был единственный случай, когда даже на стадионе представители сугубо интеллектуальных профессий удостоились столь лестного внимания и невиданного массового почитания.

Вы не верите? Как хотите. Но, как говорится, что было, то было, и я не вправе об этом умолчать.

Напомню, что пресса, радио и телевидение бросили самые лучшие силы на освещение во всех отношениях столь памятного события. Так, например, репортажи по радио и телевидению вели лучшие телевизионные и спортивные комментаторы и обозреватели. Все с превосходной дикцией, мастерски владеющие словом и искусством репортажа. Ни одного, кто заикается, хрипит, сипит или не выговаривает чисто хотя бы единого звука, на этот раз к микрофону не пригласили. Согласитесь, такое бывает не часто! Но, как видно, и такое возможно.

Должен признаться, я лично на стадион в тот день не попал, билетом своевременно не запасся, такой возможности у обыкновенного смертного не было, а перекупить с рук оказалось невозможно – деньгами никто в этом случае не соблазнялся. Билет можно было выменять только на пухлый роман Валентина Пикуля, на абонемент в Большой театр или в крайнем случае на шесть рулонов шведских обоев, но у меня ни того, ни другого, ни третьего не было и нет. Так что и мне, как и миллионам других, пришлось примоститься у домашнего телевизора и довериться комментаторам, тем более что в тот день и качество передач, и содержательность репортажей – опять же хотите верьте, хотите нет – были выше всяких похвал.