– Что-то мне не верится. Они топтались на месте с самого начала. И могут решить, что им привалила удача. Так сказать, преступник сам себя принес им на блюдечке.

– Думаю, им можно доверять, – возразил аббат.

– Тереза невиновна. Может, в мыслях она и согрешила, но преступления не совершала. Мы не должны позволить ей обвинять себя – то есть согласиться с тем, что в этом деле замешано колдовство…

Аббат остановил его, подняв ладонь:

– Рене, только не надо горячиться. Я, как и ты, считаю, что мы должны сделать все, что в нашей власти, чтобы помочь несчастной Терезе. Но…

Аббат почесал подбородок. Рене не спускал с него глаз. Из чугунной кастрюльки потянуло томившимся на слабом огне кроличьим рагу с черносливом, и у обоих мужчин потекли слюнки.

– Хочешь глоточек вина? – спросил аббат.

Ле Флош кивнул, священник достал два стакана и бутылку красного вина и поставил на стол, накрытый клеенкой.

– Я кое в чем тебе признаюсь. Тереза приходила ко мне на исповедь после смерти мужа.

– И что она вам сказала?

– Помилуй бог, я не имею права говорить об этом. Но опыт подсказывает мне, что она невиновна. Ведь я видел дьявола – и это такой же неопровержимый факт, как и то, что я верю в Бога. Злой дух завладевал несчастными созданиями у меня на глазах. Я видел, как он входит в их плоть, пожирает изнутри, разрушает их рассудок, развращает души. Я видел благочестивых женщин, которые срывали с себя одежды и извивались на земле, бормоча несвязные слова. Я видел светлых людей, которые, утратив дар речи, только урчали и пускали слюни, как животные. Я видел слабых женщин маленького роста, которые дрались так, что четверо мужчин не могли их одолеть. Я видел почтенных старцев, лепетавших что-то невнятное, как младенцы, не узнававших ни жену, ни детей, и в то время, как другие пытались восстановить их разум, они занимались ловлей мух или поиском червей. И всякий раз, Рене, всякий раз я видел дьявола в их глазах. Я видел, как он смеется. Как бросает мне вызов. Как насмехается надо мной и готовится к битве. Ибо всякий раз я вступал с ним в бой. И ведь всегда, или почти всегда, я его побеждал. Наш мир затянут пеленой, за которой непрерывно разыгрывается сражение добра со злом, и иногда на ней, как в театре теней, проступают очертания этой битвы.

– Но Тереза, отец, Тереза…

Аббат встал, держа в руке стакан. Он оглянулся вокруг и наклонился к своему гостю:

– Я не увидел дьявола в ее глазах.

– Слава Тебе, Господи! – вздохнул Ле Флош. – Нужно идти в полицию – дать показания в ее пользу.

– Доверься им. Я думаю, они сами со всем справятся.

– А если нет?

– А если нет… мы с ними побеседуем.

Пока Ле Флош размышлял над словами священника, его мучил другой вопрос.

– Отец Лефор, но если это не Тереза…

Аббат прохаживался по кухне, и стук его кожаных подметок эхом отдавался от натертых до блеска каменных плит. Он ненадолго замолчал, прежде чем ответить, и капитан вообразил, будто священнику известно что-то такое, чего сам он, Ле Флош, не знает. Наконец аббат повернулся к нему и произнес уверенно, с такой же интонацией, с какой завершал проповеди, отпуская с миром своих прихожан:

– Бог его знает.

Ле Флош понял, что разговор окончен.

* * *

В среду после возвращения с моря Марк не поехал с Карадеком домой. Он убрал снасти и помчался по улочкам городка. На остров уже опускались сумерки. Полчаса спустя он уже стучал в дверь белого домика.

Марианна открыла ему, и они бросились друг другу в объятия. Она обхватила ладонями голову Марка и поцеловала, а Марк прижался лицом к ее волосам. – Я не мог прийти раньше. – Я думала, ты больше не вернешься.

Марианна взяла его за руку и повела в спальню. Они медленно, до изнеможения ласкали друг друга.

Когда наступила глубокая ночь и Марианна уснула, он осторожно выбрался из постели и вышел на цыпочках. Натянул брюки, отправился на кухню, открыл дверцу холодильника, залившего его лицо мертвенным светом. Он взял бутылку пива «1664» и открыл ее чайной ложкой, вытряхнул сигарету из лежавшей на столе пачки и, по пояс голый, вышел за порог. Стояла полная луна, и в ее свете казалось, что небесный свод пытается захватить холмы и деревья в свои объятия, а сулившие тревогу гигантские свинцовые тучи с жадностью пожирают волнистый рельеф, словно связку сосисок, затянутых в тугую оболочку.

Марк выбросил окурок во дворе, запер за собой дверь и поднялся по лестнице в маленький кабинет Марианны. Бесшумно подсел к ноутбуку, коснулся мышки и открыл в своей почте два новых письма.

Марк стукнул кулаком по столу. Он едва удержался, чтобы не закричать, до крови закусил губу и стал беззвучно проклинать себя на чем свет стоит.

Что толку казнить себя: ведь ты получил то, что заслужил. Теперь ты по уши в дерьме. Потому что ничего не сделал, чтобы из него выбраться. А отдуваться за все придется твоей сестре. Она всегда брала с тебя пример, как со старшего брата, не забыл? Гордилась тобой. За что и заплатит. Высокую цену. Что, доволен?

Марк вскочил на ноги. Он метался по комнате, как зверь в клетке, и ругал себя самыми последними словами. Потом сел за компьютер и открыл второе письмо.

Марк торопливо написал сестре ответ. Для начала сурово ее отчитал. Потом попросил сразу же ему написать, как только она прибудет во Францию. А главное – потребовал соблюдать осторожность.

Он закрыл ноутбук и спустился на первый этаж. Взяв сигарету и закурив, стоя на пороге, он почувствовал прикосновение губ на своей лопатке.

– Я разбудил тебя? – прошептал Марк.

– Да. У меня чуткий сон, – сказала Марианна, бросив взгляд на стенные часы в гостиной. – Только пять часов. Иди ложись.

– Мне не хочется спать, – возразил Марк. – Марианна, могу я с тобой поговорить?