Этос ждал, его сердце быстро колотилось.

Крик его умирающего отца был подобен этому.

Вторая дверь справа чуть слышно скрипнула и медленно отворилась. Гадюка вышел из комнаты.

Он взглянул на Этоса:

– Я доволен работой. Перед тем как убить, я успел рассказать этому мальчишке о причине своего визита. Он понял, что знал слишком много, чтобы просто так уйти из Гильдии и был достаточно подготовлен, чтобы знать, что я собираюсь с ним сделать. Его лицо было... интересным.

От этих слов Этос почувствовал тошноту.

Шанд.

Этос догадывался, что именно этот мальчик был целью Гадюки, но всё же в глубине души надеялся, что это не так...

И всё-таки именно Шанд был целью.

Этос замер, разглядывая неопределенный силуэт распластавшегося тела. Если бы только он мог в последний раз встретиться взглядом с Шандом... С полным укора, невидящим взглядом...

Юноша заставил себя сделать шаг в сторону комнаты. Теперь он мог ясно увидеть тело Шанда.

– Смерть бывает прекрасной, – вкрадчиво произнес убийца, неправильно истолковывая колебание Этоса, – Не пытайся побороть свои инстинкты. Когда-нибудь ты тоже начнешь ценить эту красоту.

Этос почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота.

– Никогда, – тихо произнес он, на шаг отступая от убийцы. В конце концов, юноша переступил порог.

Он долго рассматривал лицо убитого, не осмеливаясь поверить своим глазам. Затем головокружительная волна облегчения обрушилась на него, возвращая слабую надежду.

Тело мальчика лежало на полу в неестественной позе, но Этос не знал этого юношу. Значит, Шанд ещё жив!

Внезапная волна облегчения сменилась чувством отвращения к самому себе. Да, Шанд жив, но как он может радоваться смерти другого мальчишки?

Нет, такой путь приведет его к безумию Гадюки.

Из коридора донёсся приглушённый шум.

Этос выглянул из-за угла и увидел, как какая-то старая женщина вышла из четвертой слева комнаты, держа в руках свечу, мягкий свет которой слабо осветил узкий коридор.

Задержав дыхание, Этос скользнул за дверь, прячась в тени. Сердце его замерло, когда он разглядел лицо старухи. Нет... нет! Этого не может быть!

– Кто здесь? – громко произнесла она, поднимая руку со свечой выше, и поворачиваясь прямо к ним. Подслеповато щуря глаза, она пыталась разглядеть хоть что-нибудь.

Этос неслышно отпрыгнул в сторону, и Гадюка тихо прошептал ему на ухо:

– Мы провели здесь уже достаточно времени. Убей её, и мы сможем продолжить наш путь!

Этос почти почувствовал, как содрогнулась его душа.

– Я... Я не могу! Я знаю эту женщину!

Хьюлисс!

– Из твоих уст это звучит как отказ, – с угрозой заметил Гадюка, – но я все-таки надеюсь, что ошибаюсь.

– Прошу тебя, – произнес Этос, цепенея, – прошу... не надо. Не заставляй меня делать это! Она вырастила меня.

– Кто здесь? – снова произнесла старая женщина, делая короткий шаг вперед.

– Я знаю, кто она, – грубо произнес Гадюка, – и я знал, что она будет здесь. Именно поэтому я взял тебя с собой. Но теперь она – лишний свидетель, а значит должна умереть. И ты убьешь её.

– Нет! Она не должна видеть н... меня. Позволь ей уйти спокойно!

– Она умрёт, –– твердо произнес Гадюка, – Если ты настолько глуп, что не сможешь убить её в одиночку, это сделаю я. Но клянусь, что если это сделаю я, она умрет медленной и мучительной смертью. Думаю, ты не забыл, что случилось в прошлый раз, когда ты осмелился не послушать меня.

Этос развернулся к нему, произнося громче, чем надо было:

– Она была... Она не заслуживает смерти!

Гадюка пристально взглянул на него:

– Здесь не стоит вопрос о том, заслужила она что либо, или нет. Я отдал тебе приказ. Она должна умереть.

Женщина медленно отступила на несколько шагов, осознав, о чём говорят двое незнакомцев.

– Кто Вы? – тихо спросила она Этоса дрожащим голосом.

– Она даже не помнит твоего имени, – со злорадством произнес Гадюка, – Ты не собираешься подчиняться мне даже когда жертва не знает твоего имени? Убей её!

Дрожащей рукой Этос поднял короткий меч. Перед его глазами всё вдруг затуманилось; Горячие слёзы потекли по щекам.

Взгляд старой женщины заскользил по широкому лезвию клинка и она прижалась к стене, чтобы не упасть:

– Пожалуйста, не делайте этого, кем бы Вы ни были, – чуть слышно произнесла она, медленно сползая по стенке.

Этосу показалось, что с тех пор, как он достал клинок, прошла целая вечность.

– Я не могу, – едва слышно произнес он наконец, пряча клинок в небольшие ножны. – Я не могу.

Гадюка с прищуром взглянул на него:

– Что ж, отлично. Я вижу, ты еще не усвоил этот урок.

Он сделал пару шагов вперед, и Этос оказался за его спиной.

Быстрым и резким ударом Гадюка ударил женщину кинжалом по шее. Затем, когда она потеряла сознание, плечом оттолкнул её, словно ненужную тряпку.

После этого Гадюка вновь обернулся к Этосу:

– Что ж, может это и к лучшему... Теперь она будет умирать медленно. И всё это из-за твоего малодушия, – произнес он, укоризненно цокнув языком, –  Не допусти еще одной ошибки, мальчик. Приказ ты знаешь.

Этос понял, что его лихорадит.

– Нет, – жутким голосом произнес он, – Нет!

Внезапно он бросился вперед, держа клинок наготове.

Гадюка хотел было шагнуть в сторону, но сделал это недостаточно быстро.

Лезвие клинка Этоса неистово скользило по безжизненному телу Хьюлисс, превосходя самую зверскую пытку, какую мог бы придумать Гадюка.

– Что ж, – снова произнес убийца с чуть заметной угрозой, когда тело женщины перестало подавать какие-либо признаки жизни, – считай, что это был твой второй шанс. Но помни – в жизни каждого человека бывает только три шанса.

Он с каменным спокойствием прошел мимо Этоса и скользнул вниз, бесшумно шагая по ступеням.

Этос смерил пристальным взглядом тело Хьюлисс. «Моя работа. Дело моих рук».

Внезапно он почувствовал, как по его коже пробежал холодок бесчувственности. Слёзы высохли. Взамен появилось лишь любопытство. Боль... боль была не так ужасна, как он её себе представлял. Теперь это было лишь слабым колыханием, которое можно было и не замечать. Он почти захотел, чтобы ему стало хуже. «В самом деле, отныне я проклят».

Преодолев мгновенное замешательство, он последовал за Гадюкой, едва касаясь ногами ступеней. В следующую минуту они стояли вместе, окружённые Зазесспурской ночью.