— Все потому, что миру не нужна правда. Ему нужна игра, — сказал Шелдон и замолчал. Ждал, что Грейс скажет еще что-то, но она молчала. Пока этого было достаточно. — Помните, он сказал, что не хочет говорить о сыне?

— Ты слышал об этом? — спросила Лиза.

— О третьем? — задумался Джим. — Я не знал ни о дочери, ни о жене, тем более не знаю о сыне. Я смог найти только о наркотиках, но, знаешь, Лиза, даже этого хватило.

Шелдон почти незаметно улыбнулся, но снова стал серьезен и даже грустен.

— Уайтхед убил собственного сына. Не своими руками, но косвенно, как и всегда у него бывает. Поэтому не считает себя виноватым, ведь самостоятельно не поднимал пистолета на сына.

— Это убило его сына, — проговорила Грейс и подняла руку с зажатым в ладони пистолетом к небу. — Уайтхед отказался от сына за то, что тот стал ему неприятен. То была ссора, разорвавшая нити жизни. Уайтхед отказал сыну в праве любить, нарек его отродьем и не пожелал больше видеть. Тот, кто когда-то помогал матери обрести сына, отказался от собственного. Велика история человека, велика и ничтожна.

Грейс опустила руку, посмотрела на пистолет и, снова обратив все внимание к пруду, бросила оружие на Уайтхеда.

— Сын его ушел, забрал пистолет и долго бродил по лесу, что был не далеко, но и не близко к дому. Он решил наконец, что жить лучше, чем умирать. Тогда вышел из леса к дороге и побрел к Ластвиллю. Но стемнело быстро. Он не заметил, как сзади подъехала машина, не успел отпрыгнуть.

Грейс опустила глаза и посмотрела на Уайтхед.

— Их не нашли — алкоголь быстро уносится ветром. Но сына уже не вернуть. Пистолет так и лежал в его рюкзаке. Уайтхед не виноват в смерти напрямую, поэтому не принял ее. А ведь не отрекись от сына, ничего бы не произошло. Страх перед случайностью… Но ненависть всегда найдет путь назад, это вопрос времени.

— Убийство Уайтхеда — самоубийство. Пистолет, висящий на стене в первом действии, во втором обязательно выстрелит, так работает любая хорошая драма. Драма Уайтхеда никакое не исключение, — заключил Шелдон и неожиданно для всех — оскалился.

— Почему ты лыбишься? — прошептал Джим, все еще испуганный и громко хрустевший суставами пальцев рук.

Шелдон посмотрел на дом, словно ища в его экстерьере спрятанные ответы, записанные рукой Бога, а потом сказал:

— Не всякий пистолет, впрочем, стреляет. Иногда он оказывается не нужен.

— Ты о чем? — спросила Лиза.

— Как думаешь, зачем ему гроб?

Лиза задумалась, закусила губу, почесала щеку красными искусанными пальцами, а потом как прозрела и — вдруг испугалась.

— Он ведь не для себя его купил? — спросила Лиза.

— Ты права, — кивнул Шелдон. — Он держал гроб на всякий случай, для других. В его доме бывало всякое: запретные вечеринки, пьяные и лишенные разума люди. Уайтхед знал, что лучше всегда быть наготове, — никогда не знаешь, когда понадобится спрятать тело.

— Ты хочешь сказать…

— Я уже говорю, — прервал ее Шелдон, — убийцы, осознающие свои злодеяния, часто придумывают разные ухищрения, чтобы показаться невиновными.

Шелдон отвернулся к пруду. Сабрина, прежде хранившая молчание, приложила ладошки к лицу и попыталась согреться, дышала в них, но мороз все еще колол. А потом, словно по чьему-то велению, — перестал и снова стал дружелюбным, почти греющим.

— А… куда мы его денем? — прошептала она.

— Здесь оставлять его нельзя, но и уносить в город тоже. Заметят, — сказал Джим.

— А если бросить в поле? — предложила Лиза.

— Лиза, а что после поля находится? — поинтересовался Джим.

— Лес.

— А за ним?

— Город… ой.

— Вот тебе и ой.

Шелдон улыбнулся и сказал:

— Пока его омывают священные воды, он в безопасности. Но вскоре солнечные лучи опалят, прилетят птицы, прибегут дикие звери. Тогда надо будет придать тело земле или унести куда-то.

— Да, а то он же еще вонять будет…

— Бог ты мой, Лиза! — вздохнул Джим и полез в карман за носовым платком.

— Одно я знаю точно — его нельзя хоронить здесь, — сказал Шелдон. — Дом и так осквернен насилием. Я чувствую его в каждой трещине и сколе. Дому больно. Его нужно освободить.

— Могу я задать вопрос? — вдруг прошептала Сабрина.

Все, кроме Грейс, обернулись к ней. Серая Сабрина на фоне черного ствола дерева казалась очеловечившимся пеплом.

— Задавай, Сабрина, — кивнул Шелдон.

— Почему он не боялся дома так, как боялись его мы?

Шелдон закрыл глаза, подошел к краю круга, остановился и громко вздохнул.

— Он не чувствовал себя пленником, потому что пленниками были мы, — сказал парень. — Мы боялись его, мы охраняли его, мы носили ему еду. Мы служили Уайтхеду. Он был хозяином своего дома, а мы — гостями.

— Мы были пленниками, — прошептала Сабрина.

Шелдон моргнул соглашаясь.

— Он знал, как выйти из подвала. Дверь не остановила бы его. В подвале лежали отмычки, ключи. Он мог воспользоваться ими в любой момент и уйти, но не сделал этого. Он был рад оказаться там. В том подвале, имеющий прислугу и страх пред собою, Уайтхед чувствовал себя властителем мира. Но когда по ночам выходил, бродил по дому и пытался выломать наши двери, понимал — что-то в доме охраняет нас. То была еще одна причина остаться — понять, что хранит нас. И будь он чуть больше человеком, увидел бы, что то был Джексон.

— Ты видел это?

— Я видел все. Уайтхеду вновь было приятно играть чужими судьбами. Радостно осознавать, что весь город его ищет. Он читал об этом в газетах, но ни разу не спросил нас о том, приходила ли его жена к дому, не просил позвонить детям. Они ему не нужны. Ему нужен лишь страх.

Шелдон задумался, но то была тишина не для того, чтобы подобрать слова. Он слушал ветер.

— Все в прошлом. Мы победили первородное зло, его больше нет. Мы стали сильнее. Теперь вы чуть ближе к