— Ой… — Вопль гулко отозвался в каменном лабиринте, идалее прятаться уже не имело смысла. Поэтому Макс включил фонарь, и мыустремились к гробнице. Из темноты возник череп, но почему-то он лежал у наспод ногами, потом еще один и еще, все черепа вдруг переместились на пол. Вскорепричина стала ясна — крышка гробницы была сдвинута. Мотыль стоял рядом, сунуввнутрь свою голову вместе с руками, как видно, прихватывая наше добро.

— Мамочки… — вдруг охнула сестрица, а Макс сказал:

— Черт.

Тут и я чертыхнулась. Мы подошли вплотную, а родственник такувлекся, что на нас даже не взглянул. Потом я поняла, что он вовсе не стоит,как казалось вначале, а висит.

— Чего это он? — удивилась я, а Макс опять сказал:

— Черт, — и ухватился за Мотыля, передав фонарьМышильде.

Тот завалился на сторону, и мы увидели его голову, точнее,то, что от нее осталось. Кто-то очень сильно ударил его по затылку, и, судя повсему, не один раз.

— Монтировка, — сказала Мышильда недрогнувшимголосом. И точно — окровавленная монтировка валялась в пяти шагах от нас.

— Видно, он ее сам и принес, чтобы крышку сдвинуть. Акто-то подошел сзади и треснул его по голове.

— Конечно, мы ж ему про вредителя не рассказывали, и онникого здесь встретить не ожидал.

Слово «вредитель» вернуло меня к мыслям о сокровищах.

— Что в гробнице? — спросила я.

— Ничего, то есть скелет. Выглядит неважно, и ни одногобриллианта.

— Чертов сукин сын, — рявкнула Мышильда. —Обскакал-таки троюродный.

— Ну, это мы еще посмотрим, — прорычала я икинулась к выходу, за мной сестрица и Макс с воплями:

— Кто? Что?

— Ты что, бестолковый какой? — удивиласьМышильда. — Братец вашего Мотыля укокошил и сокровища свистнул.

— Почему братец?

— А кто тут еще шастает? Как увидел золотишко, подлаядуша не стерпела — взял грех на душу.

Пока она все так толково объясняла, я выбралась наповерхность, выдернула сестрицу, съездила Максу по носу и нажала на рычаг. Максостался в подземелье. Слышно было, как он взвыл, а потом нецензурно выразился.

— Лизка, надо заявлять. Это не старый труп, а новый.Никак нельзя без ментов, — зашипела сестрица.

— Заявим, — утешила я. — Только чуть позднее.По справедливости сокровища наши, не могу я их отдать ни братцу, ни ментам.

Я побежала к Иннокентию, Мышильда, конечно, угнаться за мнойне могла и возникла возле крыльца, когда перепуганная хозяйка уже разбудилапоследнего и он, на ходу застегивая пуговицы, в туфлях на босу ногу выскочил издома, вопя на всю улицу:

— Елизавета, ты сведешь меня с ума!

Мы загрузились в мой «Фольксваген», я села за руль, аИннокентий Павлович рядом приводил себя в порядок.

— Тебе нельзя, — сказала я Марье Семеновне. Онасурово кивнула, а я добавила:

— Выпусти его из подземелья, вдруг он темноты боится.

Она опять кивнула.

— Давай, — а потом перекрестила меня на дорожку.

— Где вредитель живет? Помнишь ту, тайную квартиру, окоторой ты нам рассказывал? — спросила я Иннокентия.

— Конечно, помню, — возмутился он. — Толькочто за спешка такая? Могли бы утром съездить.

— Не могли, — убежденно сказала я.

Свой разлюбезный «Фольксваген» я в то раннее утро не жалелаи преодолела расстояние до тайной квартиры братца в рекордно короткий срок.

— Вот этот дом, — ткнул пальцем Иннокентий,которого тоже разобрало — он ерзал, целеустремленно смотрел в окно и подгонялменя воплем:

— Быстрей…

— Какой подъезд?

— Второй…

Я свернула к дому, и в этот момент из второго подъездавыскочил троюродный с объемистой сумкой в руке. Завидя нас, он резко рванул погазону в сторону стоянки, где у него, судя по всему, была машина. Я тожевлетела на газон. Иннокентий Павлович охнул, а я выругалась, забыв про то, чтоя леди.

Шансов уйти у братца не было, он еще только пытался открытьмашину, а я уже затормозила рядом, выскочила из кабины, схватила его за плечо исъездила кулаком в челюсть. Он охнул и стал сползать на землю, а я подхватиласумку, поставила ее на капот и расстегнула «молнию».

— Что? — спросил Иннокентий Павлович, вытаращивглаза так, что они буквально вылезли на лоб.

— Ничего, — простонала я в ответ.

И точно. Ни одного червонца или хотя бы завалящегобриллианта. Сумка до отказа набита долларами, и хотя бы какое колечко на памятьо прадеде. В этот момент разом произошли две вещи: троюродный начал подаватьпризнаки жизни, а из-за угла с диким воем выскочили милицейские машины, перваяпритормозила, и из нее посыпался народ, Максим впереди всех. В настоящий моментни с кем из них встречаться мне не хотелось. Я бросилась к «Фольксвагену»,оставив сумку на чужом капоте, предварительно еще разок стукнув братца, чтобыон, очухавшись, чего доброго не сбежал. Мышильда не перестает повторять, чтомилицейские жуткие неумехи и вороны, а в таких делах я ей доверяю.

Иннокентий Павлович занял водительское место, я еще дверцуне успела захлопнуть, а мы уже неслись вперед, в буквальном смысле не разбираядороги. Одна милицейская машина осталась возле братца, а вторая предпринялапопытку догнать нас. Неудачную. Преследователи были на «Жигулях», а ИннокентийПавлович что твой гонщик, если, конечно, машина, на которой он выступает, неего личная. «Фольксваген» был моим, и мы ушли.

Через несколько минут Иннокентий тормозил возле палисадника,Мышильда кинулась ко мне.

— Ну?

— Там только баксы, — сказала я, зная, что наношусестрице тяжелый удар. Она восприняла его с наследственной стойкостью.Нахмурилась и сурово спросила:

— Лизка, ты ведь баксы не свистнула?

— Господь с тобой, — обиделась я. — Я жечестная девушка. «Бабки» чужие.

— Могла бы и прихватить пачку, от государства неубудет, — совершенно неожиданно встрял Иннокентий Павлович. Я схватиласьза сердце, а Мышильда, погрозив ему пальцем, заявила:

— Все ваше адвокатское племя такое: лгуны икорыстолюбцы.