Закрепив на крыше над водительским сиденьем портативную мигалку и включив ее, Карсон погнала седан по городским улицам.

Стремясь как-то уложить в голове услышанное от Карсон, Майкл спросил: «Тот парень, которого ты видела в квартире Оллвайна, ему принадлежит кинотеатр?»

— «Люкс».

— Псих, который говорит, что он собран из частей тел преступников и оживлен молнией, — владелец кинотеатра? Я бы подумал, лотка с хотдогами. В крайнем случае шиномонтажной мастерской.

— Может, он не псих.

— Киоска с гамбургерами.

— Может, все, что он говорит, правда.

— Салона красоты.

— Тебе бы увидеть, что он проделывал с четвертаками.

— Я могу языком завязать в узел черенок вишенки, — заметил Майкл. — Но от этого сверхъестественности во мне не прибавляется.

— Я и не говорю о его сверхъестественности. Он рассказал, что в ту ночь молния дала ему не только жизнь… но и понимание квантовой структуры Вселенной.

— И что это, черт побери, означает?

— Не знаю, — призналась Карсон. — Но каким-то образом этим объясняется его способность заставлять монетки исчезать.

— Любой более-менее приличный фокусник может заставить монетку исчезнуть, а они в квантовой физике не разбираются.

— Тут не просто жалкие фокусы. И потом, Дукалион сказал, что некоторых подобных ему отличает жажда смерти.

— Карсон… подобных кому?

Вместо того чтобы ответить на его вопрос, понимая, что она должна очень осторожно подвести Майкла к главному откровению, Карсон сказала: «Оллвайн и его друг находились в библиотеке, читали книги по аберрационной психологии, пытаясь понять, чем вызвана их сердечная боль».

— Не гони так быстро.

Карсон придавила педаль газа.

— Так что книги не попадали с полок на пол в пылу борьбы. Никакой борьбы не было. Вот почему никакого беспорядка мы не обнаружили, хотя вроде бы имело место насилие.

— Вроде бы? Оллвайну вырезали сердце.

— Сердца. Два сердца. Но он, возможно, попросил своего друга убить его.

— «Слушай, дружище, сделай одолжение, вырежь мне сердце!»? Он не мог перерезать себе вены, принять яд, замучить себя до смерти множественными просмотрами «Английского пациента»?

— Нет. Дукалион говорит, что их вид создается так, что на самоубийство они неспособны.

— Их вид. — В голос Майкла прорвалось раздражение. — Опять двадцать пять.

— Запрет на самоубийство… это было в настоящем дневнике. Я его видела. После монеток, после того, как я начала понимать… тогда Дукалион его мне показал.

— Дневник? Чей дневник?

Она замялась.

— Карсон?

— Это будет настоящей проверкой.

— Проверкой чего?

— Тебя, меня, наших отношений.

— Не гони так быстро, — предупредил он.

На этот раз она не отреагировала на его слова нажатием на педаль газа. Не сбросила скорость, но и не увеличила. Пошла на маленькую уступку, призванную завоевать его расположение.

— Это очень необычная история, — предупредила она.

— Что… мне повредит знакомство с необычным? Да я только и делаю, что сталкиваюсь с необычным. Чей дневник?

Она глубоко вдохнула.

— Дневник Виктора. Виктора Франкенштейна.

Когда он, словно громом пораженный, вытаращился на нее, добавила: «Может, это кажется безумием…»

— Да. Может, и кажется.

— Но я думаю, что эта легенда — правда, как и говорит Дукалион. Виктор Гелиос на самом деле Виктор Франкенштейн.

— Что ты сделала с настоящей Карсон О'Коннор?

— Дукалион… он был первым… я не знаю… первым созданием Виктора.

— Слушай, от этого имени меня начинает трясти. Что-то в нем есть от четвертого мушкетера. Откуда вообще взялось это имя, Дукалион?

— Он сам так себя назвал. Это имя из греческой мифологии. Дукалионом звали сына Прометея.

— Да, конечно, — покивал Майкл. — Дукалион Прометей, сын Фреда Прометея. Теперь я его вспоминаю.

— Дукалион — его единственное имя. Имя и фамилия.

— Как Шер.[37]

— Согласно классической мифологии Прометей — брат Атланта. Он слепил смертных из глины и вдохнул в них искру жизни. Он научил человечество нескольким ремеслам и, несмотря на запрет Зевса, дал нам огонь.

— Может, я бы не так часто спал на уроках, если бы мой учитель гонял по классу со скоростью восемьдесят миль в час. Ради бога, притормози.

— Так или иначе, у Дукалиона есть настоящий дневник Виктора. Он написан на немецком, и в нем полно анатомических рисунков, включая схему улучшенной сердечно-сосудистой системы с двумя сердцами.

— Может, ты отдашь этот дневник Дэну Рэзеру[38]и в программу «Шестьдесят минут»,[39]они сделают по нему тридцатисекундный репортаж, но мне представляется, что это подделка.

Ей захотелось его ударить. Чтобы подавить это желание, она вспомнила, каким милым он выглядел в своей квартире.

В итоге вместо того, чтобы ударить его, она нажала на педаль тормоза, и седан остановился у тротуара перед похоронным бюро Фуллбрайта.

— У хорошего копа не должно быть предубежденности.

— Согласен. Но и в сказки про белого бычка верить он не обязан.

В доме Виктора Франкенштейна, разумеется, происходило больше странных событий в сравнении, скажем, с домом Гекльберри Финна. Тем не менее вид отрубленной кисти, ползущей по ковру гостиной, поразил даже Эрику. Созданную человеком женщину, обладающую двумя сердцами. На добрую минуту она превратилась в изваяние, не в силах сдвинуться с места.

Никакая наука не могла объяснить ходящую кисть человеческой руки. Она казалась точно таким же проявлением сверхъестественного, как человеческий призрак, плавающий над столом во время спиритического сеанса.

Однако Эрика испытывала скорее изумление, чем страх. Сердце билось все быстрее, ее охватило предвкушение чуда.

Интуитивно Эрика знала, что кисти известно о ее присутствии. Глаз у кисти не было, из всех чувств ей было доступно только осязание, да и тут оставалось место сомнению: какое там осязание, если нет ни нервной системы, ни мозга, но каким-то образом присутствие Эрики не составляло для кисти тайны.