Верес подошел к Ольхе и по-отечески обнял, - Может статься, обладание этим бубном поможет нам всем выжить.

- А как ты думаешь, князь, - спросила Ольха, - Это все на самом деле его проделки?

- Ты имеешь в виду Лукавого?

- Ага.

- Я в этом совершенно уверен, и, кстати, у меня для тебя есть новое задание, как раз с ним связанное. У нас появилась хорошая зацепка. Возможно нам, наконец, удастся его вычислить.

Глава 17. Двойной побег.

Если ты работаешь в обслуге, то главная твоя добродетель – оставаться невидимым. И дело не в том даже, чтобы не попадаться без нужды начальству на глаза. А в том, что про обслугу вспоминают тогда, когда что-то не сделано или сделано недостаточно хорошо. Если со своими обязанностями ты справляешься безупречно – тебя не видят. Не видят, даже если ты целый день торчишь у всех на глазах с метелкой или тряпкой, как не видят примелькавшееся на обоях пятно.

В здании головного офиса Объединенной Зерновой компании всюду горел свет, всюду сновали вооруженные люди и всюду разносились приказы. Головной офис находился на осадном положении. Уже были отбиты несколько попыток его захвата разгневанными горожанами. Попытки грабежа не столь многочисленными, но гораздо лучше вооруженными бандами, коих в последние дни появилось немало, даже считать перестали. Офис превратился в крепость и продолжал наращивать оборонную мощь.

Все это время уборщик второго этажа делал то, что делал годами – прибирался. Не взирая на все перемены, включая страшные новости о злобных мертвецах, обвалы рынка и всеобщую панику, он переходил из помещения в помещение с веником и совком. Подметал, протирал, отмывал, отскребал… На фоне переломных событий он оставался привычно невидимым, и создавалось впечатление, что и сам он, погруженный в рутину, не видит того, что творится вокруг. Даже святая святых - директорский кабинет для него, не более чем еще одно помещение, которое он должен содержать в чистоте.

Шаркающей походкой с совком и веником под мышкой, ведром воды и тряпкой в руках уборщик проковылял к очередной кабинетной двери и вопросительно глянул на вооруженного до зубов охранника, приставленного теперь к директорской двери круглосуточно. Охранник лениво мазнул глазами по фигуре уборщика и махнул рукой:

- Заходи, - разрешил он, - Там никого.

Уборщик зашел в кабинет. Зажег свет. Плотно прикрыл за собой дверь. В соответствии с уложением внутреннего распорядка: кабинет директора оставаться открытым не должен. Начал привычно прибираться: подметать, протирать, отмывать… Охранник за запертой дверью, если и слышал что-то, то привычные обыденные звуки: как шоркает метелка, как передвигаются стулья, чтобы помыть под ними, и как ставятся потом на прежнее место. Если охранник и мог что-то слышать, то слышал все, что слышал всегда.

В какой-то миг, добравшись с уборкой до дальнего конца кабинета, уборщик вдруг повел себя настолько странно, что увидь его кто-то из охраны, сразу бы поднял тревогу. Но его никто не видел. Он уронил на пол мокрую тряпку, на цыпочках подошел к двери и прислушался. Постояв немного, удостоверился, что за дверью тихо, он так же бесшумно вернулся к дальней стене, оттянул на себя край плохо прибитого плинтуса и выудил из щели крупную монету, а вместо нее вложил другую. Потом, как ни в чем не бывало, он закончил уборку и вышел. Охранник не удостоил его даже взглядом.

Он прошел по коридору в хозяйственное крыло и юркнул в каморку, заставленную швабрами и ведрами. Плотно закрыл за собой дверь, очутившись в кромешной тьме. Он достал из кармана монету, взятую из кабинета директора и засветил. Света она почти не давала, но свет ему был и не нужен.

- Воспроизвести, - дал он негромкий приказ, и монета начала передавать запись. Запись всех разговоров, что прозвучали за этот день в директорском кабинете.

Прослушивание заняло немало времени. Уборщику приходилось несколько раз останавливать передачу, чтоб дать монете остыть. А когда он закончил прослушивать, на какое-то время задумался. Текли секунды, потом минуты, потом прошло полчаса, прежде чем уборщик, решившись на что-то, пошевелился, но лишь для того, чтобы достать еще одну монету – переговорную

- Клос вызывает, - негромко сказал он.

- Слушаю, - почти сразу раздался ответ.

- Они хотят отдать эльфа волчьему князю, - сказал он.

Ответа не последовало. Уборщик подождал некоторое время, а потом повторил:

- Они хотят отдать эльфа…

- Я слышал, - перебил его раздраженный голос, - Я думаю.

Уборщик замолчал. Монета начала подавать признаки перегрева, но он ждал.

- Других важных новостей не было? – раздался голос, когда уборщик начал думать, что монета вот-вот выгорит.

- Не было.

- Вытаскивай его. Если не сможешь вытащить, убей, - монета окончательно перегрелась и рассыпалась в пыль

Клос постоял в темной каморке еще какое-то время, осмысливая услышанное, а потом взял швабру с ведром полным воды и вышел. Прошел по коридору до черной лестницы и спустился на первый этаж. Завернул за угол, толкнул дверь и пошел по другому коридору, ведущему к служебным помещениям охраны. Миновал несколько кабинетов, не колеблясь, толкнул толстую дверь с табличкой «вход строго запрещен» и оказался на тесной лестничной площадке, с которой начинался спуск в подвальные этажи. Путь ему тут же преградил охранник:

- Эй, Клос, - он узнал уборщика и в голосе его слышалась не столько угроза, сколько раздражение, - Ты читать не умеешь? Тебе сюда нельзя. Пошел отсюда, пока никто не увидел.

- Так там это… - уборщик изобразил на лице растерянность и уронил ведро.

- Да ты что, гад? Умом тронулся? – охранник непроизвольно отскочил назад, однако вода из упавшего ведра все же облила ему штанину и ботинок.

Уборщик наступил на крепление швабры, к которому приматывалась тряпка и потянул деревянную ручку вверх. Ручка выскочила из крепления, высвобождая точеный наконечник на ее конце. Он крутанул древко, перехватывая копьецо на боевой хват, и точным движением всадил его охраннику в горло.

Охранник еще булькал кровью из разорванной шеи, а уборщик уже спускался вниз. Тюремщик в балахоне, дежуривший перед массивной решеткой оказался сообразительней охранника, почуял опасность и встретил уборщика с мечом в руках. Однако достойного отпора дать не смог. Вытаскивая наконечник копья из его глазницы, уборщик позволил себе некое проявление чувства:

- Ты обрюзг, - сказал он, снимая связку ключей с пояса умирающего, - Слишком много ешь, слишком мало двигаешься.

Он отпер решетку и начал проверять все камеры