Трамбилл надеялся, что старая леди продержится две недели, до Пасхи. Он опустил стекло в окне.

– Ты сейчас соображаешь не слишком ясно, – сказал он. – Ты расстроена. И кто угодно расстроился бы. И еще, ты устала оттого, что тебе приходится все делать самой. Но сейчас тебе нужно быть особенно внимательной, а тело Арта Ханари спокойно и хорошо отдохнуло. И разве тебе не станет легче, когда ты хоть немного побудешь мужчиной?

– Пф-ф-ф.

Трамбилл свернул направо, в темную пустоту Сэндс-авеню, и теперь ехал между малыми и большими жилыми домами, а впереди возвышался над приземистыми строениями сияющий золотой монолит «Миража». Он гадал, послушалась ли Бетси Рикалвер его совета или просто не хочет разговаривать с ним. Вздохнул.

Худощавый человек.

Трамбиллу уже сравнялось шестьдесят лет, и он вовсе не желал терять свое положение. Работая на Рикалвер, он имел свой сад, своих тропических рыбок и гарантию того, что с его телом, когда он рано или поздно умрет, поступят так, как он считает нужным. С новыми людьми нельзя было быть уверенным ни в чем, особенно в последнем, самом важном пункте. Исаак Ньютон с его вторым законом термодинамики, будь он неладен, сможет, наконец, добраться до него – униформизировать его, затереть серийные номера, разграбить весь обвес, содрать дополнительные зеркала, противотуманные фары и обивку с сидений и сделать все, как было. А это все равно что ободранный остов, сваленный на площадке, обнесенной рабицей, в кучу таких же ободранных остовов.

Неотличимых один от другого.

Начать с того, что любые отличительные признаки, которые можно устранить, – подумал он с содроганием, вовсе никакие не отличительные признаки. Он напряг массивные предплечья, зная, что под одеждой заплясали татуировки.

Зазвонил сотовый телефон, и он поднес его к уху.

– Алло.

– Вон, это я, в теле Ханари. Конечно, все это была чепуха – все то, что я наговорил. Послушай, а я достаточно часто моюсь?

Трамбилл так и не перестал пугаться того, что его босс в состоянии менять тела, по-видимому, так же легко, как кто-нибудь другой поворачивается в кресле, чтобы посмотреть в другое окно.

– Моешься, – ответил Трамбилл. – Конечно.

– Видишь ли, я читал, что престарелые женщины иногда забывают о чистоте. И послушай, этой ночью мы их не найдем. Давай-ка возвращаться домой.

– Возвращаться домой, – повторил Трамбилл.

Доктор Протечка зевнул.

– Я временами слышу за спиною, – сказал он, – Клаксонов рев – весною так вот Свини поедет к миссис Портер на машине.

Трамбилл услышал ровное «ха-ха-ха» тела Арта Ханари. Рикалвер однажды сказала ему, что, если он будет смеяться таким образом, у него не появятся морщины. А потом голос Ханари пропел:

Трамбилл прервал соединение и взялся за руль обеими толстыми ручищами.

К тому времени, когда женщина вышла из ярко освещенных дверей «Смит-маркета» на Мэриленд-парквей, луна уже скрылась и небо над горами Мадди-маунтинс начало понемногу синеть. Она усталой походкой пересекла стоянку, подошла к светло-коричневому «Мустангу», села, включила мотор и, выехав со стоянки, повернула на север, в сторону Мэриленда.

К северу от Бонанза-роуд она разминулась с темно-синим «Сабурбаном», направлявшимся на север; она даже не взглянула на него, и трое мужчин, сидевших в нем, тоже не обратили на нее внимания.

Но высокие стены и автостоянки города откликнулись коротким эхом на резкий, хоть и негромкий вскрик, скрежещущий возглас, который выкашлялся из гипсовых глоток римских и египетских статуй «Сизарс пэлас», южных красавиц и корабельных офицеров на палубе «Холидей-казино», арабов, сидящих на каменных верблюдах перед входом в «Сахару», и шахтера, присевшего перед охапкой сиявших золотом лампочек на крыше магазина сувениров «Вестерн-виллидж», и из фанерных шей двух улыбающихся фигур перед школой крупье на Чарльстон-бульваре, и из стальной укосины в шее «Вегас-Вика», ковбоя ростом в пять этажей, возвышавшегося на крыше «Пионер-клуба», и неоновые гребные колеса на имитирующих речные пароходы «Холидей-казино», и «Плавучий театр», и «Гребное колесо» коротко содрогнулись в неподвижном предрассветном воздухе, взметнули пыль в синие тени, как будто пришли в движение.

И на тридцать миль к юго-востоку, за изгибом 93-й федеральной автострады, возле съезда с выгнутой громады Гуверовской плотины, две тридцатифутовые бронзовые статуи работы Хансена затрепетали воздетыми крыльями и чуть заметно пошевелились на постаментах из черного диорита. По звездной карте, выложенной на полу террасы у их ног, пробежала легкая вибрация, словно в ней отразились бездны предрассветного неба.

От Лост-сити-ков и Литтл-биттер-уош, что на северной оконечности залива Овертон-арм, по широкой долине, над которой доминирует гигантский кубический монолит Темпл, в честь которого и названа местность, и дальше, до самого Гранд-уош на востоке и Боулдер-бейсин на западе, необъятная гладь озера Мид содрогнулась от тысяч крохотных приливов, которые на мгновение покачнули бесчисленное множество отпускников, спавших в арендованных плавучих домах.

А на склоне горы под Аризонским водосбросом вода в стальных водоводах плотины сотрясалась от мгновенной турбулентности, и дежурные в главном диспетчерском пункте отметили кратковременный скачок энергии, подаваемой на повышающие трансформаторы ниже плотины, когда лопасти турбин и статорные колонны электрогенераторов содрогнулись на мгновение, прежде чем вернуться к нормальному вращению.

На широкой бетонной галерее под плотиной инженер почувствовал дрожь и окинул взглядом семисотфутовую поверхность плотины; лишь со второго взгляда ему удалось развеять иллюзию, что наружный фас покрыт морщинами, как естественная скала, и что высоко, на самом гребне плотины, виднеется пляшущая фигура.

Диана Райан сменила красную униформу «Смит-маркет» на зеленый тренировочный костюм и устроилась с бокалом холодного шардоне почитать «Лас-Вегас ревью джорнал». Через некоторое время она еще раз попробует набрать номер старика. Как-никак, воскресное утро, и если он дома, то прилично будет позволить ему поспать еще немного.

Она услышала, как открылась дверь спальни, затем зажурчала вода в ванной, а потом в кухне появился Ханс, шаркая спросонок ногами и щурясь на солнечный свет, вливавшийся в окно. Его всклокоченная борода странно курчавилась с одного боку.

– Сегодня ты рано встал, – сказал она и тут же пожалела, что не позвонила, как только пришла домой.

– Сейчас позже, чем кажется, – ответил Ханс. – Переход на летнее время крадет весной час сна. – Он включил кофемашину и опустился в обтянутое винилом кресло напротив нее. Она дочитала в газете рубрику «Метро», и он подтянул газету к себе и уставился на нее.