мгновенно и сладостно провалился в сон.

Нет, «провалился» было неверное слово: слишком тревожное, грозящее бедой, а он прыгнул в сон по доброй воле. Даже невольно вспомнил Тянь Жэня, который соскочил нынче днём со скалы не потому, что хотел навсегда убежать от них или, чего доброго, лишить себя жизни, как отчего-то вообразила Биси, а только потому, что просто хотел прыгнуть. Глупое, по-мальчишески лихое безрассудство.

Сун Юньхао приснилось место где-то не очень далеко от небес, похожее на макушку горы, где они сидели сегодня, только во сне не было обрыва — сплошной цветущий луг, и стояло лето. Пахло мёдом и горячим деревом. Сотни разноцветных пятен испещряли небо — приглядевшись, Сун Юньхао понял, что это всё воздушные змеи.

Он подумал, что ему снится детство, но ладонь, которую он приставил к глазам, была взрослая, мозолистая, и привычный вес Гунпин за спиной не пропал.

Он пошёл вперёд — наугад, потому что никаких краёв у дороги всё равно не было. Потом его окликнули. Сун Юньхао не знал как, потому что человек, который его позвал, не произнёс ни слова.

На незнакомце был рыжевато-бурый полинялый халат, как у отца, и руки тоже отцовские — такие же, в общем-то, как у самого Сун Юньхао, потому что он унаследовал и отцовские широкие ладони, и заметно отогнутый назад кончик большого пальца, и привычку высоко закатывать рукава.

Он хорошо помнил руки отца на гончарном круге, а лицо за двадцать с лишним лет почти забыл.

— Смотри, — сказал незнакомец радостно и указал вверх, точь-в-точь как делал недавно Чжан Вэйдэ.

Воздушных змеев в небесах стало ещё больше. Часть из них отрастила настоящую сверкающую чешую и длинные усы. Часть превратилась в листья: в тополиные и кленовые, в листья из южных лесов, какие только на картинках увидишь, и ещё какие-то причудливые, какие увидишь только во сне.

Незнакомец в буром халате ласково подманил к себе один широкий листок, и тот оказался ожившей картинкой: на листе нарисовано было дерево с серебристо-белой листвой и белоснежными плодами, похожими на нефрит или даже взаправду нефритовыми.

— Древо с острова Фанчжан, — сказал человек, который едва ли был человеком и не был, конечно, отцом Сун Юньхао.

Мартышка с пушистым, как свежий снег, мехом сорвала плод, надкусила и серебристо рассмеялась. Маленькое белое личико всё задрожало от веселья.

— Туда же никто не доплыл, — сказал Сун Юньхао.

— Мне рассказывали.

На каждой из семи частей каштанового листка выросло дерево, похожее на крошечную копию каштана, но на стволе у каждого распускались огромные пламенные цветы. Они с треском роняли искры, но не поджигали кору. Сун Юньхао протянул руку, и искра заплясала у него на ладони, не причиняя вреда.

— Лучезарный каштан с Юаньцзяо, — проговорил радостный, слегка скрипучий голос. Похоже было, будто он хвастается своей коллекцией: старый глава Бай с похожими присказками водил гостей по оружейной.

Сун Юньхао улыбнулся, гладя беспокойного светлячка. Он так и не смог разглядеть лица говорившего, но никакой опасности не чувствовал.

— Разве Юаньцзяо не потонул в северном океане?

— Его просто унесло течениями. Но людей и духов тоже иногда уносит далеко-далеко.

На листке клёна смеялись белые в яблоках кони с алыми гривами.

— А Ветка Кизила тоже умеет смеяться, — подумал Сун Юньхао вслух.

— Расскажи о ней.

— Это просто лошадь. Маленькая глупая лошадка. Но она может хихикать, как маленькая глупая девочка.

— Расскажи про что-нибудь любопытное.

Об орденских техниках Сун Юньхао рассказать не имел права даже собственному отцу — тот, впрочем, и не стал бы спрашивать. Отец, наверно, обрадовался бы, если бы ему суждено было узнать, что сын стал заклинателем, но и ужаснулся тоже: в его глазах это означало стать бессмертным, всё равно что вознестись на небеса.

Того, кто говорил с Сун Юньхао теперь, тоже не интересовали боевые техники. Вернее, интересовали, но не больше, чем редкостный зверь, а редкостный зверь — не больше, чем полевая былинка.

— Ты тоже ходил далеко, — сказал он с воодушевлением.

— Когда я вижу что-нибудь любопытное, обычно это значит, что оно потом окажется очень грустным, — проговорил Сун Юньхао. — Тебе не понравится.

Прежде всего Сун Юньхао вспомнил запахи: сладкую гниль неубранных яблок Падалицы, смесь рыбной вони и запаха горелой плоти от двуногой плотоядной лягушки, которую он сжёг на берегу реки, пряный дурман, пропитавший одежды чужеземного купца. Звуки он помнил тоже. Убитый купец, став неупокоенным призраком, всё время стенал на варварском своём языке, и лягушка, конечно, вопила, пока горела.

— Ты уверен, что хочешь обменять вот такие воспоминания на весёлых коней с острова Юаньцзяо?

— Это лошади из Страны одноногих.

— Ну, всё равно.

— Я слушаю любые истории. — Бурый рукав безмятежно качнулся. От него пахло нагретой на солнце корой и немного чесноком, как в трактире. Может, его хозяин был духом трактирщика, любившего собирать сплетни.

Но этот трактирщик жил в такие далёкие времена и в таких запредельных краях, что мог лично слушать рассказы моряков Сюй Фу.

— И мне не нужен обмен. Я просто слушаю. И потом рассказываю. —

Кажется, его губы не шевелились. Сухой весёлый голос шёл откуда-то изнутри. — Нет никакой разницы. Все истории одинаково любопытны.

Для родителей Поросёнка разница была, подумал Сун Юньхао. Или для той несчастной с чётками во рту. Собеседник, наверно, и эту мысль услышал — и не стал задумываться над нею.

— Если не хочешь говорить, слушай сам.

Можно было бы сказать: «смотри» или даже «нюхай», между этими ощущениями тоже не осталось никакой разницы.

— Значит, ты можешь показать оружие? — спросил Сун Юньхао, чуть запнувшись от стеснения. — Клинок Небесной Реки? Дракона Трёх Излучин?

Он спросил бы лучше про дао, а не про мечи-цзяни, но подозревал, что Гунпин это не одобрит.

Длинный черенок ещё одного листа безжалостно сверкнул металлом, и миг спустя в воздухе уже висел меч. Дракон на клинке держал в лапах жемчужину, и у этих лап действительно было по пять пальцев — знак принадлежности хозяина оружия к императорскому клану. В правящих семьях рождалось не так уж много людей с духовной силой, а уж способных хотя бы на мгновение удержать в руке этот меч, наполненный стремительной и лукавой силой, — не больше двух или трёх за долгие века. Значит, правда то был Дракон Трёх Излучин князя Нина?

Даже если в этот миг меч и был по-настоящему осязаем, Сун Юньхао никогда не посмел бы протянуть к нему руку, но это было неважно: хватало уже того, что он мог ненадолго почувствовать ауру великого оружия.

Другой меч, из бронзы,