у него болит голова: Тео знает, что это от недосыпа. Несмотря на то, что его отец был очень сердечен с ним, когда вчера застал Тео на кухне, и они неплохо поболтали за кружкой пива, он не может выбросить из головы слова Ларри и те странные фотографии незнакомых женщин. Он рад тому, что завтра вместе с Джен поедет в деревню в Котсуолде, чтобы попытаться узнать больше о телах и о возможной связи этих событий с его отцом. Мысль об этом поддерживает Тео. Если даже он ничего не добьется, то это будет шанс отдохнуть вместе с Джен.

Все пять часов своей смены он хлопочет не покладая рук, и только после десяти вечера суматоха идет на убыль. Тео начинает прибирать за собой, его приятель Ной болтает о фильме, который он смотрел вчера вечером, и в этот момент подходит Айла, одна из официанток.

– Клиент хотел лично выразить благодарность повару, – говорит она, широко, почти гордо улыбаясь, словно он шеф-повар ресторана, отмеченного мишленовской звездой. Такое с ним случалось лишь однажды – хотя Перри, другой шеф-повар, получал благодарности несколько раз. К счастью, Перри сегодня не работает, поэтому Тео знает, что клиент наверняка имеет в виду его.

Ресторан небольшой, всего десять или около того столиков, расставленных по два в ряд. Айла ведет его вдоль прохода, между столиками, большинство из которых все еще заняты компаниями, доедающими свой ужин. За одним из них, в углу у окна, выходящего на центральную улицу, сидит в одиночестве пожилой мужчина в знакомом джемпере «Ральф Лоран» и хлопковых брюках.

Тео замирает. Это его отец.

– А вот и он, – говорит Айла с торжественным взмахом руки и хлопает Тео по спине. – Мы очень гордимся нашим шеф-поваром. – Подмигивает, а потом, к счастью, отходит, не заметив, что клиент – отец Тео.

– Что… что ты здесь делаешь? – спрашивает Тео. Тарелка его отца пуста. Стол номер восемь – заказывали моллюсков. Тео удивлен. Его отец на ужин предпочитает традиционные жареные блюда. Должно быть, моллюски соответствовали его высоким стандартам, если он доел их до конца.

– Разве отец не может прийти в ресторан, где его сын – шеф-повар? – Он откидывается на спинку стула и складывает руки на широкой груди. – Хорошая работа, сын. Мне понравилось.

Тео моргает, не уверенный, верно ли он расслышал.

– Просто я работаю здесь уже два года, и это первый раз…

– Я хотел увидеть все своими глазами, – говорит отец, оглядываясь по сторонам. – Очень мило. – На его лице появляется ухмылка. Тео знает, что это заведение недостаточно шикарно для его отца, так зачем он вообще притворяется? Зачем на самом деле пришел?

Тео переминается с ноги на ногу.

– Я, конечно, рад, что тебе понравилось, но мне нужно вернуться на кухню.

Отец кивает. Из-за резкого освещения в ресторане он выглядит бледнее, чем обычно. Как раз когда Тео собирается отойти от стола, отец говорит:

– Знаешь, я любил твою мать.

Тео останавливается, его сердце бешено колотится.

– Я знаю, ты думаешь, что я не любил ее.

– Я никогда этого не говорил, – ошеломленно возражает Тео.

– Я не всегда был ей лучшим мужем. – Отец сидит прямо, расправив плечи. – Я знаю свои недостатки. Но я бы никогда не причинил ей боль.

Тео вспоминает синяки, которые пыталась скрыть его мать, и понимает, что отец врет о том, что никогда не сделал бы своей жене больно. Он задается вопросом: действительно ли отец верит в то, что говорит? Неужели он тешится ложными воспоминаниями, чтобы не думать о тех ужасных вещах, которые совершил? А может, он действительно любил ее – в своем извращенном понимании?

– Ее смерть была несчастным случаем.

Тео замирает. Его отец знает. Знает, что Тео был в его кабинете. Он нашел незапертый шкаф. Иначе зачем бы он сегодня явился сюда и заговорил о матери?

– А Синтия Парсонс? – Эти слова срываются с языка прежде, чем Тео успел осознать, что он говорит. Он вздрагивает. Он не должен был говорить об этом здесь. Он на работе. Это слишком серьезный разговор, чтобы вести его во время пятиминутного перерыва.

Лицо отца становится совершенно белым.

– Что ты знаешь о Синтии Парсонс?

– Я знаю, что она подала на тебя жалобу, – отвечает Тео – тихо, чтобы не насторожить других клиентов. Должно быть, это странное зрелище – он в белом поварском халате сосредоточенно разговаривает со стариком. Другие клиенты могут подумать, что его отец жалуется на обслуживание. Это плохо.

– Это было очень давно.

– Сексуальное насилие, – бросает Тео, не в силах сдержать отвращение в голосе.

– Ты ничего об этом не знаешь, – рычит его отец. – И я был бы признателен, если бы в будущем ты прямо спрашивал у меня, а не пытался разнюхать что-то тайком.

– Конечно, – говорит Тео, пожимая плечами и стараясь выглядеть невозмутимым, хотя его сердце отчаянно колотится, а ладони потеют от одной мысли о том, что ему придется выяснять отношения с отцом спустя столько времени. – Ты ведь так охотно все рассказываешь! Я пытался спрашивать тебя раньше, но ты никогда не отвечал на мои вопросы.

– Мне неприятно, что ты суешь нос не в свое дело и считаешь, будто вправе так поступать.

Тео складывает руки на груди. Должен ли он отрицать это? Нет смысла.

– Я знаю, что ты шарил в моем кабинете, – говорит его отец все тем убийственно спокойным голосом. – Ты оставил дверь шкафа незапертой.

– Зачем ты хранишь фотографии посторонних женщин и кучу газетных заметок о маме?

Отец смотрит на него, его лицо бесстрастно. И Тео подозревает, что, прежде чем прийти сюда, он, вероятно, отрепетировал все свои ответы.

– Газетные отчеты старые, времен смерти твоей мамы. Я совсем забыл о них. А в папке – пациентки, которым я помогал на протяжении многих лет, вот и все. Тебе не понять – ты сам не врач, – но мы привязываемся к людям, которым помогли. Я хотел их запомнить.

Что-то не сходится.

– Тогда зачем было прятать то и другое под замок?

Отец презрительно фыркает.

– Ах, ради всего святого, перестань изображать лейтенанта Коломбо. Ты делаешь из мухи слона. Я просто забыл о них. Ты же знаешь, я ушел на пенсию много лет назад.

Он закидывает ногу на ногу, глядя на Тео с самодовольным выражением лица.

Тео сердито отбрасывает назад прядь волос. Он не может позволить отцу выкрутиться. Не здесь и не сейчас. Не сейчас, когда отец сам заговорил об этом.

– Значит, Синтия лгала, да?

Отец разглаживает брюки на колене.

– Это сложно. Я не