Закономерный вопрос: удавалось ли крестьянству, осознавшему, что для выживания в эпоху демографического роста придется интенсифицировать труд и расширить поля, в чем-то выиграть и добиться благополучия? Однозначного ответа нет. Вырубка окрестных лесов, например, была чревата риском остаться без дров и строительного материала, не говоря уже о пищевых ресурсах в виде ягод и орехов, а также выпасе для свиней. Зерновая монокультура диктовала крестьянской семье XIII века менее разнообразный и полезный рацион, чем, скажем, в 900 году[226]. При этом – как свидетельствуют археологические данные – застройка селений во многих областях Европы в указанный период стала более продуманной, качество построек улучшилось. Почти во всей Италии, например, в XII веке деревянное строительство сменилось каменным, и, хотя на севере (где дерево имелось в избытке и не вызывало трудностей в использовании) камень применялся реже, каменные фундаменты постепенно распространились и там, как и усложненные технологии деревянного строительства вроде фахверка. Все это признаки роста производственного мастерства и наличия средств для его оплаты – то есть признаки процветания деревни[227]. К XIII веку, по данным раскопок, у крестьян стали чаще встречаться относительно стандартизированные металлические изделия, такие как ножи и даже украшения для одежды (а также качественная керамическая посуда, хотя эта тенденция наметилась раньше; о тканях, заметим, археология рассказывает нам меньше), что указывает на повышение доступности рынков, число которых тоже росло.

К рынкам мы еще вернемся. Они, впрочем, отражают не только увеличение благосостояния крестьянства, поскольку постепенная коммерциализация общества может сопровождаться – и часто сопровождается – усилением гнета со стороны землевладельцев. И теперь мы посмотрим на происходящее под несколько иным углом. В последних трех абзацах почти ничего не говорилось о господах, но над большинством крестьян, по крайней мере в плотно заселенных западных и южных районах, стояли землевладельцы. В Западной Европе только в Италии и Испании имелись большие массы свободно владеющего землей крестьянства, хотя были и области помельче, где наблюдалась такая же картина, – Альпы или прибрежные районы Нидерландов и севера Германии. Как мы знаем из главы 5, на севере Европы таких крестьян было больше, но почти во всех северных странах этого периода шло усиление и крупных землевладельцев. Как только у крестьянства появлялась возможность выращивать больше, господа во многих случаях незамедлительно находили возможность больше с него брать, и бремя, связанное с ростом населения, ощущалось не так сильно, а возможно, было просто менее заметно, чем постоянные прямые поборы со стороны господ. Можно предположить, что этот гнет имел для всеевропейской сельскохозяйственной экспансии, коммерциализации и роста производства большее значение, чем рост населения как таковой. Но я эту версию применительно к данным столетиям не поддерживаю, поскольку экспансия прослеживается и в тех областях Европы (например, в некоторых районах Италии), где рента и оброк пока существенно не повышались. Однако взаимное влияние демографического роста, феодального гнета, коммерциализации и повышения урожайности вело к развитию экономики почти в каждом регионе Европы.

Так или иначе гнет, которому землевладельцы подвергали крестьян в период классического Средневековья, не везде принимал одинаковые формы. Каролингские поместья тяготели к манориальной системе: в манорах земля часто делилась на господскую и надельную, крестьяне выплачивали оброк и на регулярной основе отрабатывали барщину на господской части, доход с которой присваивался владельцем поместья. Универсального распространения маноры не получили, однако представляли собой передовую форму хозяйственной организации, позволяющей извлечь выгоду из земельных владений[228]. В раннесредневековых поместьях зачастую имелось немало зависимых, не обладавших юридическими правами, облагавшихся высоким оброком и выполнявших большую часть барщины, – их статус резко отличался от статуса свободных крестьян, несших более легкое бремя повинностей (см. главу 1). Эти две модели в интересующий нас период постепенно утрачивали свое значение, и к XIII веку по-настоящему распространенными оставались только в Англии, где в конце XII века пережили возрождение. Во всей остальной Европе маноры либо не существовали никогда (в Испании, Скандинавии, на Востоке), либо стремительно приходили в упадок (в Италии уже к X веку, во Франции – к XII столетию) и уступали более гибким моделям эксплуатации: так, оставшиеся не сдаваемые в аренду господские владения во Франции XIII века в основном обрабатывались наемными батраками. Подневольный труд даже в небольшом объеме по-прежнему увязывался со статусом закабаленного, однако в течение рассматриваемого периода на большей части Европы и то и другое хоть и не исчезло к приходу чумы, но значительно сократилось. С этих пор преобладающей формой повинности стала денежная рента[229].

И наоборот, политико-административные права сеньора, seigneurie banale (см. главу 6), – право взимать плату за правосудие, право на пастбища, лесные угодья и пользование мельницей, право забирать рабочую силу для транспортировки, строительства и охраны замков, а также вводить ситуативные и иногда достаточно крупные отчисления (во Франции, для которой это было особенно характерно, они назывались талья, от слова taille – «срез») – могли разрастаться до достаточно обременительных поборов в дополнение к ренте, притом что некоторые сеньоры облагали такими поборами не только арендаторов, но и свободных крестьян, проживавших на территории замка. Такая модель характерна в основном для Франции, западной части Германии, севера Испании и Италии. Степень закабаления крестьян такими поборами отражает прижившееся в этих странах и в Англии название «серв» – от латинского servus, «раб». Независимо от изначального юридического статуса, на практике в XII веке и свободные, и несвободные равным образом скатывались в зависимость. Дальнейшему развитию этой тенденции способствовало усиление опоры на письменный закон, который часто воскрешал или утверждал старинные концепции закабаления. Учитывая разнообразие поборов, доступных сеньориальному режиму, необходимости в подневольном труде он уже не испытывал, тем более что поборы (особенно талью и ее аналоги) легче было повышать, чем оброк, который довольно быстро становился фиксированным[230].