ссоре, если Журавлева выяснила, за что он сидел. Кстати, мы даже не знаем, была ли она об этом осведомлена.

Бабкин отмахнулся:

– Я тебя умоляю! Ты же не думаешь, что он ей рассказал: так, мол, и так, был молод, по глупости утопил любовницу? Нет, конечно! Он оклеветан и невинно пострадал. В принципе, Мисевич мог бы просто смотреть на жену и горестно вздыхать, она сама сложила бы картинку в его пользу. Женщины этим славятся.

– Внимание, в эфире знаток женщин. К микрофону приглашается…

– Тихо ты! Дай Игоря наберу…

Бабкин позвонил оперативнику и продиктовал новое имя.

Вряд ли Кристина Черных имеет отношение к их расследованию. Но это – единственный возможный ход на доске, заставленной фигурами.

По совету Илюшина Эмма Шувалова накатала жалобу на следователя. И не сама, а с помощью нанятого юриста. Юрист закинул жалобу во всех мыслимых направлениях, включая приемную президента. Шевеление еще не началось: прошло слишком мало времени. Но Бабкин хорошо представлял, как события будут развиваться дальше.

Завтра утром старого пердуна вызовет начальство. «А что у нас было сделано в рамках накануне возбужденного уголовного дела? Ах, ничего у нас не было сделано?» И понесутся оперативники рыть носом землю. В буквальном смысле. Открытые люки, подвалы, кучи мусора, помойки… Журавлеву будут искать везде. Прочешут багром пруд. Так же, как сыщики, изучат последние телефонные разговоры Мисевича. Запоздало просмотрят записи с камер наблюдения. Большую часть этой работы Сергей уже выполнил. Разве что в пруду не искал – но он был уверен, что тела Журавлевой там нет.

До бывшей подруги Мисевича доберутся не скоро.

Может, и имеет смысл проверить Кристину.

Главное – ею заинтересовался Илюшин. А у Илюшина звериное чутье. И раз он смотрит в сторону мужа Полины, туда и стоит смотреть.

По дороге Макар листал на смартфоне материалы уголовного дела, которое прислал им помощник.

– Что-нибудь интересное вычитал? – спросил Сергей.

– Пока все выглядит однозначно. Мисевич, тогда еще Макеев, убил девушку и ребенка и постарался представить все так, будто это несчастный случай. Следователь сделал, что мог, но ему не хватило улик.

– А как звали девушку?

– Виктория Нечаева. Родители не фигурируют в качестве свидетелей, только младшая сестра. Собственно, из ее показаний и следует, что Виктория собиралась рожать не в реке, а в роддоме.

– А сколько лет было тогда сестре?

– М-м-м… То ли пятнадцать, то ли шестнадцать. А, вот, нашел. Шестнадцать.

– А если девчонка соврала? Остается что-нибудь еще?

– Суд решил, что нет. На этом Макеев и выехал. Близких подруг у Нечаевой не было, роды она ни с кем не обсуждала. Соседи показали, что он заботился о девушке.

– Например?

– Привозил продукты раз в неделю.

– Ну, не переломился он от такой заботы, прямо скажем. А зачем вообще было ее убивать? Решил сэкономить на алиментах?

– Собирался выгодно жениться, судя по всему, а отцовство поставило бы на этой затее крест. Показаний его невесты в деле почему-то нет. Об этом убийстве писали, есть архив статей, но я его еще не открывал.

Остаток пути до района, где пропала Журавлева, Илюшин молчал. Бабкин покосился на него:

– Что-то ты притих…

– Ты никогда не задумывался, какой убийственный дар – обаяние? – неожиданно спросил Макар. – Страшный для тех, кто сталкивается с его обладателем. Ни красота, ни ум, ни доброта не дают таких огромных преференций. Люди прощают обаятельным знакомым подлость, ложь, все мыслимые пороки…

– Вот-вот, – поддакнул Бабкин, выразительно глядя на Илюшина.

– Поскреби какого-нибудь конченого мерзавца, за которым шли люди, доверяли ему, отдавали деньги, вручали свои жизни, – и ты увидишь, каким обаятельным человеком он был. Мисевич умеет расположить к себе. Ему даже не надо прикладывать для этого усилий.

– Сволочь он обыкновенная, – сказал Сергей, сворачивая к парку. – Так, давай разделимся…

Он не успел договорить: пришло сообщение от Игоря.

– О, повезло: есть адрес временной регистрации Черных! Она снимает квартиру на улице Крупской.

– Поехали туда, – решил Макар.

– Ты издеваешься?

– Поехали, поехали! Через полчаса весь город встанет в пробках.

* * *

Дверь сыщикам открыла женщина лет тридцати пяти. Усталое лицо, тревожный взгляд. «Однако ярких баб выбирал Мисевич, пока не женился», – подумал Сергей. Еще в машине Илюшин показал ему фотографию жертвы из новосибирского дела. «Как рука-то у него, гондона, поднялась…» – только и сказал потрясенный Бабкин. Всякий раз, когда он видел насильственную смерть настолько красивых людей, к привычному гневу, который вызывало в нем убийство, добавлялось что-то еще.

Ощущение немыслимого кощунства.

Он понимал, что это несправедливо по отношению к прочим жертвам. Которых точно так же оплакивали близкие, по которым горевали матери и отцы. Но ничего не мог с собой поделать.

Бабкин не умел облечь в слова смутное убеждение, что такая исключительная красота прямо несет в себе определенный Божий замысел: облегчать тяжкую долю Его земных чад. Воздействовать на них – как музыка, как свет. Если бы кто-то выразил это вслух, Сергей посмеялся бы. Помимо прочего, он был атеистом.

Большие синие глаза, полуулыбка на губах. Это прекрасное лицо стояло у него перед глазами, когда он увидел Кристину Черных.

Они были чем-то похожи. Но красота Кристины была грубоватой, прямолинейной. Дама пик из карточной колоды. Пухлые яркие губы. Блестящие бараньи завитки над смуглым лбом.

– Здравствуйте. Вы – Кристина Черных?

– Да. Вам чего?

Бабкин предъявил удостоверение частного детектива.

– Что такое? – испуганно спросила Кристина. – Что случилось?

– Мы хотели бы поговорить с вами об Антоне Мисевиче, – приветливо сказал Илюшин. – Можно войти?

Она побледнела и отступила на шаг.

Ее невольное движение явно не означало приглашения. Но Макар, как хитрый вампир, решил трактовать его именно таким образом.

– Спасибо! Очень жарко у вас в подъезде… Если на кухню – мы не помешаем? Вид у вас хороший, на двор. Не шумно? Я тоже на втором этаже, все уличные выхлопы – в моей квартире.

Бабкин фыркнул про себя. Илюшин жил на двадцать пятом и обозревал из своих окон половину Москвы. Редкие голуби, долетавшие до его этажа, так выдыхались, что даже курлыкать не могли.

Когда Макар выбирал жилье, Сергей пытался отговорить его от этой верхотуры. «А если пожар? Если лифт сломается?»

Илюшин легкомысленно отвечал, что в таком случае он что-нибудь придумает.

И действительно придумал. Когда в подъезде вышли из строя оба лифта, он притащился к Сергею и безмятежно продрых всю ночь у них с Машей на диване. Наутро слопал омлет, приготовленный Бабкиным, выпил его кофе – и растворился, оставив за собой слабый запах дыма. «Приятный у Макара парфюм», – сказала Маша, принюхиваясь. «Это