– Поднимайся, – пригласила она, едва шевеля губами и делая жест рукой.

Микаэль не заставил себя просить дважды.

– Тебя кто-нибудь видел на лестнице? – спросила она чуть позже.

Молодой человек покачал головой.

Они сели на кровать в комнате Франчески со светлыми стенами и мебелью. Ее мать была где-то в городе и не должна была вернуться раньше полуночи.

– Что случилось? Ты бледный как воск.

– Я видел дьявола собственной персоной, – начал он, закрыв лицо руками.

Она нахмурилась.

– В церкви Босоногих, в исповедальне, он овладел доном Антонио. – Голос Микаэля звучал хрипло от ужаса.

Франческа ничего не сказала, лишь нежно улыбнулась, стараясь развеять его смятение. Потом она обняла его, как мать обнимает ребенка, испугавшегося страшного сна.

Микаэль обмяк в ее объятиях.

– Если бы мир был таким же прекрасным, как тот, что ты несешь в себе, – прошептал он, поглаживая ее нежные плечи.

Когда он поднял глаза, Франческа еще улыбалась. Но это была улыбка, которую он никогда раньше не видел. Спокойное понимание силы своей женственности, как если бы девочка стала женщиной в одно мгновение, так быстро, что ни один из двоих даже этого не заметил.

– Когда-нибудь ты устанешь от меня? – спросил он.

Она прервала его, поцеловав в губы, и толкнула на кровать. Он сдался и лежал неподвижно, пока она ласкала его волосы и нежно покусывала мочку.

– Там будет видно… – пошутила она.

Микаэль лег на бок, привлек ее к себе и крепко обнял одной рукой, а другой придержал ее голову и долго смотрел в глаза, ища скорее согласие, чем разрешение. Франческа покраснела и перестала улыбаться. Стыдливость, которую он прочел в ее глазах, возбудила его, и он жгуче пожелал обладать ею, его пробрала дрожь, и пульс в паху участился. Порыв страсти накрыл их обоих, они стали быстро раздеваться неловкими движениями и, обнявшись, катались по скрипящей кровати. Франческа села верхом на Микаэля и, когда он вошел в нее, сдавленно застонала то ли от боли, то ли от удовольствия.

– Я твоя, – прошептала она.

Кисейная занавеска качнулась, подернутая дыханием бриза, принесшим с собой запах апельсиновых цветов.

Микаэль закрыл глаза.

В это мгновение ему показалось, что комнату наполнила небесная музыка, и на несколько волшебных секунд его существование возымело смысл.

– Любовь моя, – сказал он, тяжело дыша.

Затем, на вершине блаженства, он подумал, что ему открылась тайна жизни.

Розу срезали еще в бутоне,

Больше не будет ни росы, ни даже весны.

* * *

Микаэль заснул и видел сон… Мужчины обступили тело девушки. Он расталкивал их, как манекены, спеша приблизиться к ней, узнать, кто она. Когда он оттолкнул последнего, ужасное зрелище открылось ему: Франческа лежала в луже крови бездыханная, обнаженная, с широко расставленными ногами.

Рядом с ней свернулась калачиком лиса, как на полотне Гогена «Потеря девственности».

– Нет! – закричал Микаэль и проснулся с сильно бьющимся сердцем.

Комната была погружена во тьму. Растерянный, не понимая, где он находится, он посмотрел на свои часы: люминесцентная стрелка не двигалась, не слышно было и тиканья.

Время остановилось.

Неожиданно на комоде зажегся абажур, и обнаженное тело на кровати томно потянулось.

– Я прямо умерла… – сказала Франческа, зевая.

Микаэль затрясся в ужасе.

В последующие дни он попытался оправдать свое недостойное поведение, сваливая вину на тени. Темные и дрожащие тени, которые исказили ее черты и изменили контуры предметов. В тот момент, когда девушка наклонилась над ним с намерением обнять его, он грубо оттолкнул ее и вскочил.

– Не приближайся ко мне, – резко сказал он.

От резкого толчка Франческа скатилась с кровати и, ударившись головой о стул, вскрикнула больше от удивления, чем от боли. Микаэль оделся (она еще никогда не видела, чтобы кто-то так быстро одевался), затем, открыв дверь, бросился вниз по лестнице и выскочил на безлюдную калле.

Нину насиловали впятером…

Той ночью судно сильно кренилось и скрипело, будто протестовало, желая заявить о жестоком преступлении, готовом свершиться в его темном чреве.

Девушка поднялась и, покачиваясь, пробралась к решетке. Она так и не заснула в ту ночь, угрозы охранника столь напугали ее, что она не сомкнула глаз, находясь во власти самых худших мыслей. Но в своей наивности она полагала, что, уступив желаниям охранника, сдержит его ярость.

Лев ждал ее, улыбаясь, и даже приветствовал, тихонько открыв дверцу.

Потом он взял ее за руку и, все так же улыбаясь, повел по длинному коридору, проходя мимо решетки, за которой сидели мужчины. От нее отделились четыре тени. Нина испугалась, и Лев зажал ей рот рукой, не отпуская, пока другой, схватив ее за волосы, не затолкал в конуру под лестницей.

Там эти скоты сорвали с нее одежду, завязали ей рот платком, который она носила на голове, и изнасиловали – сначала по очереди, а потом и все сразу. Они лишили ее девственности, совершили над ней все возможные непристойности, не обращая внимания на ее стоны, сдавленные крики и слезы боли и унижения.

– Доставьте удовольствие этой потаскухе! – приказывал Лев.

Нина задыхалась и умоляла взглядом своих насильников, надеясь на их жалость, на то, что искра человеческого еще осталась в них, как в любом, даже самом жестоком человеке.

Но она ошибалась.

Никто их этих чудовищ даже не удостоил ее взглядом. Их интересовало только ее белое, нежное и беззащитное тело.

Они были как голодные шакалы перед жертвой, доставшейся им на растерзание.

* * *

Вдруг лезвие ножа блеснуло в жалких лучах убогой лампочки.

– Шутишь? – спросил один из насильников, посмеиваясь.

– Слишком узкая, – сказал уголовник, принимавший участие в расправе.

Лев остановил бы его, если бы не был так занят ее маленькой грудью, которую мял своими пальцами и лизал крохотные соски.

Мужик резко и глубоко полоснул ее по верхней части вагины. Нина дернулась, и поток крови хлынул, залив все вокруг.

– Ты что, охренел? – закричал Лев.

Но было уже поздно, все в этом закутке, включая его лицо, было залито горячей и липкой жидкостью.

17

Ливанский президент Камиль Шамун был высоким и крупным мужчиной. Его напомаженные волосы блестели на солнце, пока он помогал жене выходить из мотоскафа. На нем был элегантный серый костюм с перекинутой через плечо двуцветной лентой, отличительным знаком его страны, – бело-красной с изображением зеленого кедра в центре. На госпоже Шамун, красивой и намного моложе его, был светлый жакет и юбка, а на голове был повязан цветной шарфик.