лежали наши пропавшие гирлянды. Следующие пять лет история повторялась: огни исчезали и возвращались к нам в коробке уже после окончания праздников. Несколько раз я пыталась начать собственное расследование, но дедушка только качал головой, пресекая мои расспросы.

Когда бабушка и дедушка умерли, я приехала разбирать их вещи. Счастье, что мне на помощь пришли старые друзья и соседи – без них я бы не справилась. В последнюю очередь, уже оставшись вчетвером, мы добрались, наконец, до двухэтажного гаража. Там, в пыльном углу под самой крышей, я обнаружила коробку. И сразу ее узнала. Внутри, свернутые в клубок, лежали наши старые рождественские гирлянды.

Я застыла с коробкой в руках. «Похоже, пришло время раскрыть эту тайну», – подумала я. В тот же вечер за ужином я узнала правду о гирляндах и о том, что для двенадцатилетних мальчиков значила настоящая дружба.

В год, когда гирлянды пропали впервые, наш друг Дэйв потерял отца на вьетнамской войне[33]. Их семья осталась без кормильца, и, впервые на памяти Дэйва, дом не был украшен к празднику. На всей улице, полной огней, только он стоял в темноте, и его маме было очень стыдно.

Возможно, друзьям Дэйва стоило поговорить обо всем со своими родителями. Но они решили действовать самостоятельно и сделали первое, что пришло им в голову, – «позаимствовали» огоньки с наших деревьев и украсили ими дом Дэйва. А когда каникулы закончились, вернули гирлянды нам.

Год спустя мальчики попытались снова провернуть ту же операцию, но дед их застукал. Выслушав объяснения, он сам отдал им гирлянды, но велел никому ничего не говорить. Они заключили джентльменское соглашение.

– И ты ни о чем не догадывался? – спросила я Дэйва.

– Представь себе, нет, – ответил он. – Мы тогда и вправду очень нуждались. Мама говорила, что это волонтеры, которые покупают бедным детям подарки, заботятся о нас. Но ты представить себе не можешь, что значили тогда для меня ваши гирлянды. Я не знал, зажгутся ли огни в следующем году, а потом глядел на них и думал, что как будто у меня тоже есть Рождество. И как будто папа снова с нами.

Конец этой истории был таким: годы спустя, когда бабушки уже не стало, четверо мужчин в канун Рождества приходили к моему престарелому деду со своими детьми и украшали его дом к праздникам. Чтобы, когда во всей улице зажгутся огни, он не остался в темноте и одиночестве. Эти четверо мужчин по‐прежнему были мальчишками, несущими свет Рождества тому, кто больше всего в этом нуждался.

Сиджей Коул

Дедушкин камень

Вся красота мира легко может поместиться в голове одного человека.

ХАЯО МИЯДЗАКИ

В начале декабря 2000 года я была в панике, потому что не могла придумать, что подарить дедушке на Рождество. Он был из тех людей, которым никогда ничего не надо. Не знаю, пытался ли он таким образом облегчить нам жизнь, но каждый раз отсутствие каких‐либо пожеланий с его стороны нервировало всю семью. Что подарить человеку, который ничего не хочет? Я приставала к нему и уговаривала, пока он, наконец, не уступил и не сказал:

– Ну ладно. Подари мне камень.

Камень?

К счастью, у меня как раз был на примете один. Я села за компьютер и напечатала электронное письмо совершенно незнакомому человеку. До Рождества оставалось всего две недели, но я все же рассчитывала получить ответ.

Вот что я написала:

«Уважаемый полковник Акман,

Надеюсь, вам удастся ответить на это письмо. Я знаю, что вы заняты гораздо более насущными делами, но прошу вас уделить мне немного времени. Дело касается моего деда, майора в отставке Пола А. Уикленда.

Мой дед служил в форте Хантер Лиггетт[34] в 1960‐х годах, а затем, в течение полувека, каждый год привозил туда детей и внуков. Мы останавливались в знаменитой гостинице Hacienda[35], сотни раз посещали миссию и прилегающие территории. Дед всегда оставался настоящим военным – он научил нас стрелять и плавать».

Дальше я рассказала полковнику очень странную историю. Однажды, еще во время службы, мой дед, в компании рядового, оказался в районе бывших индейских земель. И нашел у дороги камень, который выглядел так, будто Бог поставил на него банку с краской: сверху на камне был белый круг, с которого как бы стекали «капли». Деду так понравился камень, что он, призвав рядового на помощь, погрузил его в джип и привез на базу.

Камень был слишком тяжелым, чтобы после увольнения дед мог забрать его домой, поэтому вот уже пятьдесят лет он так и лежит на том же месте, через парковку от почтового отделения и придорожного кинотеатра, в окружении кактусов и булыжников. Всякий раз, когда дед привозит нас в форт Хантер Лиггетт, мы обязательно проведываем камень. С годами он превратился в нашу семейную реликвию.

«Через пару месяцев моему дедушке исполнится восемьдесят лет, – написала я. – Возможно, он больше не сможет приезжать к бывшему месту службы. Но мы хотим привезти этот камень домой на Рождество. Пожалуйста, сообщите, можем ли мы это сделать?»

Через четыре дня я получила ответ. Полковник Акман давал добро на вывоз камня, но просил нас позаботиться о транспорте самостоятельно.

Мы с мужем и сестрой выехали из дома затемно и отправились в форт Хантер Лиггетт. В час, когда солнце окрасило облака в предрассветный розовый, мы уже показывали свои документы человеку в форме у ворот учебной базы. Спустя еще минут пятнадцать мы добрались‐таки до камня. Он ничуть не изменился: его по‐прежнему венчало пятно «небесной краски».

Подъехал трактор, и огромный дружелюбный мужчина по имени Джордж помог нам погрузить наше сокровище в багажник «Шевроле Эль Камино». Там он и пролежал до самого сочельника, благодаря чему расход бензина в последующие полторы недели значительно превысил норму.

В полночь накануне Рождества нам предстояло провернуть настоящую шпионскую операцию – незаметно водрузить камень во дворе дедушкиного дома. Камень был невероятно тяжелым. Мой несчастный муж сорвал спину, пока переносил его на садовую тележку. И нам очень повезло, что дед не услышал шума и не вышел прогонять нас с пневматическим ружьем.

В день праздника дед был одет в красные штаны и блестящую зеленую рубашку. Ради нашего прихода он даже специально повязал рождественский галстук. После поцелуев и объятий, которые происходили у входной двери, мы, наконец, развернули его лицом к камню.

Сначала он ничего не понял. Потом закричал:

– Мой КАМЕНЬ!

И повторил еще раз, совсем тихо:

– Мой камень…

Дед