Спустись мы на пляж чуть позже, и под ногами обнаруживались коряги, пучки черных водорослей с песчаными блохами, остатки от крабов, которыми отобедали чайки. Эти чайки проносились над головой и исчезали на горизонте, или парили на ветру, и тогда казалось, что в воздухе летают воздушные змеи. Их крики, резко и рвано раздававшиеся в воздухе, перемежались с шелестом океана, отступающего от берегов; и воздух, запах соленой воды, витающий вокруг до тех пор, пока не сменится ветер, такой же глубокий и сочный, как и синева океана, простирающаяся до самого горизонта, – вот тебе и ингредиенты для полноценного пляжного отдыха. В окружении такой красоты события последнего года – проклятие Роджера, смерть Теда, Странность – от них, конечно, никуда не убежишь, но тогда было легче убедить себя, что все плохое осталось в прошлом; и легче было в это поверить.

Как только наша прогулка подходила к концу, мы отправлялись дальше – обычно в Провинстаун, но в пятницу мне удалось убедить Роджера съездить в Вудсхол, где мы сели на паром и отправились на остров Мартас-Винъярд. Мы уже были там в начале весны. Кажется, я рассказывала тебе вчера. Мы съездили туда после того, как Роджер взял отпуск в университете. Это место оставило много приятных воспоминаний, поэтому я сказала Роджеру, что очень хочу там еще раз побывать. Как оказалось…

Но я забегаю вперед. Сначала мы отправились на экскурсию. Я настояла, что мы должны посетить все достопримечательности; например, Пилигримский монумент. Роджер ни разу на него не взбирался. Представляешь? Он же отдыхал там четыре года подряд. Он не мог не заметить монумент – вокруг нет ничего, что было хотя бы вполовину таким же высоким, – но эта та же история, что и с жителями Нью-Йорка: каждый день видят статую Свободы, но ни разу на ней не были. И не верю, что Джоан не хотела забраться на монумент. Да, она не спортсменка, но при виде Пилигримского монумента ее кровь должна была стать еще чуточку голубее. Что ж, видимо, судьба приберегла его для нас. Роджер помчался по ступенькам – результат его пробежек и прогулок, – а я, с трудом поспевая за ним, в конце концов отстала. Когда я добралась до вершины, он стоял ко мне спиной, разглядывая раскинувшийся перед глазами Провинстаун, снующие по его улицам машины, забитую лодками гавань, сияющую в лучах полуденного солнца. Я вспомнила, как он смотрел на макет Кабула, и все, что я пыталась оставить за пятьсот километров от мыса, снова меня настигло.

Иногда мы обедали после прогулки, а иногда после осмотра туристических объектов. Вообще-то, ели мы почти всегда после прогулки на пляже. Мы пообедали после того, как взобрались на Пилигримский монумент, – это и было единственное исключение, а еще это было ошибкой. Когда мы вышли оттуда, я еле стояла на ногах от голода. Каждый день мы обедали и ужинали в разных ресторанах. Я ела много морепродуктов, много рыбы, креветок, иногда омаров. Роджер хранил верность курице, иногда заменяя ее стейком. И это выше моего понимания. Мы же были рядом с океаном. И бывало, что веранды со столиками нависали прямо над водой. Где, если не там, заказывать рыбу? Свежее, чем на побережье не найдешь, я права? Но он отмахнулся от меня, мол, что хочу, то и заказываю.

Мы поели и снова направились исследовать город. Тогда я почти решилась отправиться на поиски дома Виолы Бельведер, но не нашла ее телефона в справочнике. В каждой галерее, в которую мы заходили, я спрашивала о ней, но никто никогда не слышал ее имени. Меня это совсем не огорчило. С ее письмом я собиралась разобраться, как только мы вернулись бы в Гугенот. И все же, Провинстаун – город небольшой; в голове не укладывалось, что, пока мы прогуливались по его улочкам, запросто могли бы пройти мимо ее дома. Ею могла оказаться и та старушка, которую мы обогнали, спустившись с тротуара. Мы довольствовались достопримечательностями попроще, а потом приходило время перекусить. Так получилось, что каждый день мы покупали одно и то же: два шарика мороженого в «Бен энд Джеррис». Ты знал, что до встречи со мной Роджер никогда не пробовал мороженое из «Бен энд Джеррис»? Ему следовало сделать мне предложение еще тогда, когда я в первый раз отвела его туда.

С рожками в руках мы прогуливались по городу, глазели на витрины магазинов на Коммерс-стрит – ныряя внутрь, если что-нибудь интересное попадалось нам на глаза, – и просто бродили. Кажется, в Провинстауне в каждом втором доме есть отель. Мы сворачивали с одной улицы на другую, пока жара смешивала разноцветные шарики мороженого в одно целое – бананово-шоколадную ириску-брауни, – и, когда мы шли по очередной улочке, Роджер, лизнув свою смесь в рожке, указывал на какой-нибудь дом и рассказывал, как спорил в нем о достоинствах картин Россетти с критиком из еженедельника «Вилледж Войс».

Покончив с мороженым и хрустнув последний раз рожком, мы вытирали липкие пальцы влажными салфетками и отправлялись обратно на Коммерс-стрит, чтобы снова глазеть на витрины. В тот день мы заглянули в антикварный магазин. Оценив ассортимент на витрине – музыкальные подвески, куча столовых приборов с самолетов, резиновые омары, брелоки для ключей, – мы прошли внутрь, чтобы найти стеллажи с одеждой. У них там куча комплектов военной формы. И почти ничего американского. Есть военная форма России, Германии и Великобритании. Не знаю, откуда они все это достали. Мы даже что-то примерили, в основном шлемы и фуражки. К моему удивлению, Роджеру очень подошла форма ВМФ России. Я даже хотела купить ее, но он отказался. Помимо одежды там продаются всякие безделушки: фляги в кожаных мешочках, складные лопаты. В них я и начала копаться, а Роджер направился вглубь магазина.

* * *

На вторую ночь нашего пребывания на мысе я нашла противогаз в антикварном магазине – после одиннадцатого сентября люди начали готовиться к биологическим и химическим атакам террористов, и противогаз перестал быть причудливой антикварной диковинкой. Я вертела его в руках, но не решалась надеть. Даже ради забавы. Как будто у меня мог случиться приступ клаустрофобии. Свет отразился в пустых линзах, и я вспомнила Теда. Не знаю, приходилось ли ему носить такой в Афганистане. Скорее всего, нет, но он точно носил его, когда проходил подготовку, потому что члены спецназа должны быть готовы ко всему. Противогазы похожи на лица инопланетян. Да, мы говорим, что эти маски похожи на слонов, но слоны так не выглядят. Это, скорее, интерпретация слона кубистом. Как только люди надевают противогазы, они становятся другими. Из глубин сознания до меня донеслось: «Я отрекаюсь от тебя; я отказываюсь от тебя». Лицевая часть была из эластичного материала, мягкого и теплого на ощупь. Я с тревогой отметила его сходство с кожей; будто держала в руках чье-то лицо. Бросив маску в кучу серых немецких касок, я поспешила найти Роджера.

Когда мы, однако, вернулись в этот же магазин на следующий день, я немного поболталась у входа, пытаясь создать видимость, что пришла туда не для того, чтобы сразу устремиться к куче серых касок. Я постаралась забыть маску; во всяком случае, я запрещала себе о ней вспоминать. Когда мы вернулись домой после первого посещения, я мысленно возвращалась к ощущению материала под пальцами и вздрагивала, но это не считается. И только когда мы шли по Коммерс-стрит на следующий день, меня охватило непреодолимое желание броситься в магазин и откопать противогаз. Подобное изменение во внутреннем состоянии застает врасплох, и, прежде, чем понимаешь, что происходит, тебя несет в абсолютно другом направлении. Я пыталась противостоять этой перемене, заставляя себя копаться в ящике с разноцветными пластиковыми телескопами, но желание ураганной силой швырнуло меня внутрь магазина. Обычно я себя контролирую. Не считая того, что я тебе рассказала, я могу по пальцам руки пересчитать, сколько раз я поддалась импульсу, подобному тому, что накрыл меня в магазине. Но в последнее время я все чаще не могла объяснить мотивы своих поступков. Моя недавняя попытка забеременеть – относительно легкое проявление этой тенденции; туда же относится и потребность уехать из Дома Бельведера. Но это… Почему я была одержима желанием увидеть противогаз, снова взять его в руки? Сила импульсивного желания пугала меня, но объект этого желания был настолько неожиданным, что притуплял страх. Я отыскала груду касок, которая была той же высоты, что и за день до, но противогаза там не было. Я начала рыться в ящике, и каски скатывались и бились друг о друга с глухим пластиковым треском. Сунув руку в самую гущу, я нащупала хобот. Раскапывая шлемы одной рукой, я вытянула противогаз другой и поднесла его к лампе.