ни в чём виноватой. Не самые приятные ощущения, но мне показалось, что так будет проще. Не хотелось, чтобы ещё один мужчина решил, что я раздаю ему авансы. Тем более скандальные, что речь идёт о почти что священнике.

— Ваш мир удивителен, — заметил Престон в ответ на мою маленькую речь. — Буду иметь в виду, что за вашими взглядами кроется лишь любопытство и естественный интерес познающего новый мир человека.

Он отреагировал на моё признание намного проще и с большим доверием, чем Валентайн. Объяснил это так:

— Герцог — человек старой формации. Пятьсот лет назад скромности поведения молодых женщин уделялось намного больше внимания. Времена меняются, этот обычай постепенно уходит. В народе его соблюдают всё меньше и меньше. В высшем обществе скромницы всё ещё ценятся, но все понимают, что глаза в пол — это условность, не имеющая отношения к истинной чистоте и невинности.

У меня как камень свалился с души. Наконец я нашла собеседника, который понимал всю искусственность и нелепость этих отвратительных «глазок в пол».

— Спасибо, — я прижала руки к груди, — от всей души благодарю. Вы даже не представляете, как тяжело притворяться слепой, будучи зрячей. И как неприятно, что все вокруг твердят, что чёрное — это белое и наоборот.

Он протянул мне ладонь, и я пожала её с подзабытым уже, но невероятно приятным ощущением, что в первую очередь, во мне видят человека, а женщину — во вторую.

— Не думайте, что в нашем мире все ведут себя так, как герцог Валентайн, — уверил меня брат Оливер.

— Я так и не думаю. В королевском дворце я общалась со многими людьми, никто не вёл себя так, как герцог Валентайн.

— Он был груб с вами?

Я перевела взгляд на горящий в камине огонь.

Брат Оливер как будто почувствовал мою неуверенность.

— Простите, если мой вопрос прозвучал неуместно.

— Когда я попала сюда, то видела вокруг себя ожившую сказку. Чем дальше уезжала от столицы, тем меньше мне нравилось то, что я видела. — Я посмотрела в его лицо и тут же отвела взгляд. — Дело не в грубости герцога Валентайна. Как и в каждом человеке, в нём есть и лучшие, и худшие черты. Общение с ним помогло мне избавиться от иллюзий и многому научило. Магия не панацея, в любом мире люди остаются людьми.

Появление герцога прервало наш разговор.

Валентайн присоединился к нам, терпеливо выслушал банальности о том, какой у него прекрасный дом и как мы ценим его гостеприимство.

— Обед подадут через четверть часа, — сообщил герцог всем, затем обратился ко мне: — Лина... Леди Лина, нам нужно обсудить кое-что наедине.

О, и правда. А я, увлекшись беседой с Престоном, обо всём позабыла.

Мне следовало рассказать Валентайну о двуликой Макарии, но с другой стороны, до чего ж надоело вести подобные разговоры. Не хотелось никуда уходить, теряя общество приятного собеседника.

Ещё меньше хотелось нарываться на обвинения, что я всё выдумываю. А потом выслушивать инсинуации о женской ревности, влюблённости и прочих гадостях, которые Валентайн наверняка не постыдится мне вновь предъявить. То есть весь этот бред, сравнимый лишь с непоследовательным поведением Макарии.

Может, лучше вообще промолчать?

Валентайн будто прочитал мои мысли. Его глаза сузились.

— Я беспокоюсь о вашем самочувствии, миледи.

Не сразу поняла, что он имеет в виду. Тогда он коснулся синего камня, украшающего чёрные кружева его рубашки, потёр его пальцем, грядя мне прямо в глаза.

Так он о проклятье.

— Со мной всё хорошо.

— Сейчас да. — Он смотрел мне в глаза странно тревожащим взглядом. — Вы поручитесь в том, что с вами всё будет в порядке спустя два часа?

71

Я последовала за Валентайном, уступив его настойчивому желанию меня профилактически полечить. Престон, как я заметила, проводил нас полным удивления взглядом.

Похоже, слухи о моём проклятии пока не стали общественным достоянием. Вот и чудесно. Меньше всего мне хотелось вызывать к себе жалость или устраивать из неожиданного появления змеи такое же шоу, как в замке Андерсонов.

Валентайн молча провёл меня в свой кабинет, расположенный в том же крыле на небольшом удалении от гостиной. С первого взгляда мне понравилась эта комната — абсолютно мужская, как нельзя лучше отражающая сдержанный характер хозяина. Всё из тёмного дерева: шкафы с книгами, письменный стол и обитые кожей кресла с высокими спинками. Разложенные аккуратными стопками бумаги выглядели ровно так же, как в комнате герцога у Андерсонов.

Мне всегда нравились педантичные люди, склонные упорядочивать хаос, а не множить его.

— Смотрю, вы сдружились с Престоном, — произнёс Валентайн, не глядя на меня.

— Он милый собеседник и, что особенно приятно, прекрасно понимает меня.

Валентайн подошёл к окну, отодвинул тяжёлую гардину. Вечерело, и дневной свет заметно потускнел. Лицо герцога показалось мне бледным, настроение — непонятным.

— И что же, в отличие от меня, он сумел прекрасно понять?

— Что требование для женщин смотреть в пол и помалкивать — пережиток прошлого. Вы придаёте этому слишком большое значение в силу воспитания, которое получили пять столетий назад.

Валентайн шумно выдохнул и сжал губы в тонкую упрямую линию.

— Как мало надо, чтобы вас очаровать.

— Очаровать? — Я рассмеялась. — Брат Оливер интересуется магическими науками и духовным самосовершенствованием намного больше, чем тем впечатлением, которое производит на женщин. Я бы даже сказала, что вопросы собственной привлекательности его не волнуют, иначе бы он избрал другой жизненный путь.

— Не обманывайтесь, Лина. Этот мужчина не храмовник, а всего лишь брат-соискатель. Это значит, что он подумывает о том, чтобы удалиться от мира, но ещё не принял окончательного решения. Уверяю вас, его помыслы направлены не на служение богам, когда он смотрит на вас, стоящую к нему так непозволительно близко, улыбающуюся ему, смеющуюся, слушающую его рассказы, приоткрыв рот, хлопающую ресницами...

Вот как ему удаётся в совершенно невинной ситуации увидеть вот это всё?

Голос Валентайна зазвучал угрожающе:

— Его не священные тексты интересуют, когда вы так явно флиртуете с ним и бесстыдно смотрите ему прямо в глаза.

— Это просто смешно, — констатировала я, скрещивая руки на груди.

Валентайн полностью ко мне повернулся.

— Что смешного в том, что я говорю?

— Только вы видите в моём поведении что-то дурное. И я понимаю, почему так. Мир за пятьсот лет изменился, в отличие от вас.