и прокуренной задней комнате пивной Sterneckerbräu[97]. За ними наблюдал 30-летний шпион. Это был V-Mann, от немецкого Vertrauensmann, «доверенный человек». Несколькими неделями ранее его яростные антисемитские речи, произнесенные во время работы в отделе пропаганды под руководством директора разведки Карла Майра, привлекли внимание начальства. Они были впечатлены и предложили ему шпионить.

Капитан Майр организовал проникновение 50 с лишним политических групп в Мюнхен. Одна из небольших групп, Deutsche Arbeiterpartei (DAP, или Немецкая рабочая партия), была яростно антисемитской. Майр знал, кого послать. Один из его V-Männer ненавидел евреев. Он бы отлично вписался.

У нового агента Майра были гипнотические серовато-голубые глаза. Они приводили в восторг женщин и даже некоторых мужчин. (Говорят, что будущий руководитель штурмовых отрядов – SA – Эрнст Рём, известный гомосексуал, влюбился в него.) Волосы шпиона были темными, а кожа – бледной. Его широкие усы были аккуратно подстрижены. Он еще не урезал их до строгого маленького прямоугольника под носом, в своем будущем стиле. Он работал под прикрытием в штатском, а не в военной форме.

В пивной было несколько десятков пьяниц, в основном представителей низшего и среднего класса, с гневными, беспомощными идеями. V-Mann, вероятно, был единственным посетителем, который был совершенно трезв. Он ненавидел алкоголь. Он был человеком, который любил контроль и не хотел терять его из-за выпивки.

Хотя DAP ценила рабочих, ее члены были ярыми националистами, совсем не похожими на марксистских интернационалистов. DAP ненавидела марксизм и международный капитализм и возлагала вину за оба на евреев. Для воинствующих нацистов DAP могла бы стать идеальным политическим прикрытием на низовом уровне.

Шпион наблюдал, как один из членов, учитель средней школы по имени Адальберт Бауманн, выступил в защиту баварского сепаратизма. Бавария, убеждал он, должна выйти из состава Германии и присоединиться к Австрии, образовав новую нацию [8]. Это была популярная идея в Баварии, которая возмущалась доминированием Пруссии.

Лазутчик не смог принять это спокойно. Его работодателями в военной разведке были не кто иные, как сами прусские властители. Он поднялся и разразился яростной тирадой против предложения Бауманна. Отечество не будет разделено, сказал он. Vaterland[98] разделит мир. Его голос был властным и яростным. Неземным, словно сама суть гнева, выраженная в словах. Биограф Конрад Гейден отчасти объясняет это повреждением горла и легких, вызванным британским ипритом в октябре 1918 года, когда вокруг него рушился немецкий Западный фронт [9]. Яд превратил его крик из человеческого в гипнотический, демонический рев.

Причудливый звук подчеркивал силу странного убеждения: Германия все равно победит, настаивал он, если предатели и трусы уйдут с дороги.

Антон Дрекслер, болезненный председатель DAP, был поражен пламенной речью этого молодого человека – не только взрывными, гневными словами, но и фанатичными голубыми глазами, развевающимися волосами, раздутой грудью и руками, разрезающими воздух, как скорострельные артиллерийские орудия.

Весь в поту, секретный агент снова сел, гордо удовлетворенный. Ближе к концу встречи, когда оратор направился к выходу, Дрекслер поспешил остановить его, прежде чем он исчезнет на оживленных улицах Мюнхена. Сможет ли этот фанатичный человек помочь в построении партии?

V-Mann чувствовал себя уверенно перед толпой, но с глазу на глаз мялся и нервничал. Пробужденный от задумчивости внезапным присутствием Дрекслера, он стал неловким, как студент, замечтавшийся на уроке. Председатель предложил ему написанную им антисемитскую брошюру «Мое политическое пробуждение». Дрекслер узнал имя этого энергичного человека – ефрейтор Адольф Гитлер. Он также узнал его адрес: казармы полка Листа, Мюнхен. Действующий солдат? Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Вскоре в казармы Гитлера пришло приглашение вступить в DAP. Он размышлял об этом, наблюдая, как голодные мыши едят крошки с пола. Он сочувствовал их тяжелому положению, учитывая ужасную нищету, которую знал в Вене до войны. Вскоре он получил разрешение своего начальника проникнуть в DAP, присоединившись к ней в качестве члена под номером 55.

Из «Моей борьбы» ясно, что Гитлер презрительно относился к организаторским способностям DAP. Но в то же время он был рад их найти. Он был не агентом, шпионящим за врагом, а человеком, откапывающим золото. Нужно просто отполировать его, чтобы засияло.

В то время новой реакционной политической организации требовалось больше членов, денег и устрашающих «охранников». Новые друзья Гитлера из правой немецкой военной разведки могли решить все три проблемы. DAP, которая до этого была незначительной, могла стать прикрытием. Австриец увидел в этом отличный шанс. Хорошо организованной антисемитской военной ветви власти нужен был политический фасад, а плохо организованным антисемитским политикам нужна была военная сила. Он мог стать посредником. В одиночку каждый из них многого не добьется. Вместе они станут разрушительной силой.

Для Гитлера все сложилось идеально. По мере того как численность вооруженных сил сокращалась из-за ограничений Версальского соглашения, их нацистское крыло становилось все сильнее. Офицеры, предупредил Белл осенью, «которые, за немногим исключением, являются крайне реакционными, могут рассчитывать на проведение чистки… с большой тщательностью!». Парадоксально, но факт: немецкая армия становилась значительно опаснее по мере того, как ее численность уменьшалась. Именно поэтому первый доклад Гитлера о геноциде евреев, представленный военной разведке в середине сентября 1919 года, принес ему повышение, а не увольнение или арест.

В то время как другие реакционные заговорщики уклончиво говорили о еврейской проблеме, Гитлер смело сделал подразумеваемый вывод. Его доклад, позже названный письмом Гемлиху[99], защищал «бескомпромиссное полное устранение евреев» – конечную цель того, что он назвал «рациональным антисемитизмом» [10]. Гитлер не боялся печатать и подписываться своим именем под тем, на что другие нацисты лишь намекали. Ему нечего было терять: ни дома, ни родителей, ни жены, ни детей.

Германии, как убеждал Гитлер в своем письме Гемлиху, необходимо стать диктатурой, чтобы избавить страну от еврейского «расового туберкулеза». Несколько лет спустя в «Моей борьбе» он сравнил евреев с «бактериями» и предложил нацизм в качестве антибиотика. Якобы медицинский язык был частью его кодекса массовых убийств. И снова Гитлер не был оригинален. Талаат-паша говорил то же самое во время османского геноцида, когда массовые убийства назывались «санитарными мерами». Начало политической карьеры Гитлера было похоже на его довоенную карьеру обедневшего художника в Вене, когда он покорно рисовал городские пейзажи без всякой искры творчества. Разница заключалась в том, что картины не нашли большого количества покупателей, а антиеврейские нападки нашли богатый рынок.

Карл Майр слишком поздно осознал чудовищную природу «доверенного человека», которого он помог создать. В начале 1930-х годов он пытался остановить восхождение своего агента-отступника и указал на то, что генерал Людендорф отдал приказ Гитлеру проникнуть в DAP. Первая встреча Людендорфа и Гитлера до