— Не знаете ли, —спросила она у черномазенького послушника, — где здесь можно найти инокаАлександра? Это мой сын.

Много чего радостноговспомнил теперь Дионисий, обходя монастырь, но оживить не смог — это все уже внем затвердело, поросло быльем, словно умер в нем этот молоденький послушник,этот Сашенька, этот Александр.

Стал жития святыхчитать. В первом же — святой Ирины — лошадь человеческим голосом разговаривает.И вот раньше Дионисия бы это ничуть не смутило: Господи, да ведь Тебе всевозможно! Ты и через ослицу Валаамову, и через облако кочующее, и через чревокитово можешь изречь Свою Истину! А тут Дионисий что-то заколебался. Смущениена него нашло — как так — лошадь заговорила, сказки какие-то, что за образтакой? Совсем худо ему стало. Даже слег он. Лежал на своей лавке в келье,заложив руки за голову, и смотрел в потолок.

Жизнь свою вспоминал,детство, художественную школу, папу, маму, бабушку... Вспомнил и учителя. Какон впервые увидел отца Ерма: сердце его сразу празднично так забилось, взыграло— узнало! Радость такая, блаженство, сплошная «аллилуйя». Как это называется?Называется это очень просто — любовь. Вот остался он около него. «Куда мнеидти? — у тебя глаголы жизни вечной».

Вспомнил постриг вполутемном храме, как полз он по ковру, и монахи покрывали его своими мантиями,и братия с возженными свечами пела: «Объятия Отча отверзти ми потщися...», покане встретил его у Царских врат пресветлый игумен торжественным вопрошанием:

— Что пришел еси, брате,припадая к святому жертвеннику и святой дружине сей?

И он ответил:

— Желая житияпостнического, честный отче.

— Желаеши сподобитисяангельского образа и вчинену быти лику монашествующих? — спрашивал игумен.

— Ей, Богу содействующу,честный отче, — смиренно отвечал он. И произнес монашеские обеты.

Игумен же, указав ему наЕвангелие, сказал:

— Се, Христос невидимоздесь предстоит, виждь, яко никтоже ти принуждает к сему образу, виждь, яко отсвоего произволения хощеши обручения великого ангельского образа.

И трижды бросил наземьпостригальные ножницы.

Трижды постриженикподнимал их от святого Евангелия, трижды целовал руку наставника. И, приняв втретий раз постригальные ножницы из его рук, игумен Ерм произнес:

— Се, от руки Христовыприемлеши я, виждь, Кому сочетаваешися и кого отрицаешися.

И целовал монах Дионисийподрясник, надевая его... Блаженное это было время: все возможно верующему,каждая лошадь по-человечески говорит...

Вспомнил их общую сучителем жизнь — и в Лавре, и на Афонской горке. Сокола вспомнил — пригрел отецЕрм у себя в келье раненого молодого сокола. У того была повреждена нога иподбито крыло. И был этот сокол, как ни странно, похож на Дионисия — смотрелкак-то так пристально, пытливо птичьим глазком, а отец Ерм говорил:

— Смотрит, точно как ты,Дионисий, — ты тоже так иногда долго глядишь, не мигая, — и настороженно, и слюбопытством — непонятно, что именно ты высматриваешь...

И мне так же казалось, явторила отцу Ерму:

— Дионисий, это твойптичий брат, если бы ты сам родился птицей, то выглядел бы, как этот сокол...

А отец Ерм выкармливалего из рук, поил из клизмочки и обрабатывал раны. Было это очень для Дионисияумилительно — такой наглядный образ заботы отца Ерма о его, Дионисиевой, душе —тоже ведь выкармливает из рук, отпаивает, врачует раны. И в конце концов соколвыздоровел, окреп и улетел. Получилось, что и Дионисий так: напился, обкидалучителя снегом и вот — живет теперь в его мастерской, а игумен Ерм, может,страдает. Ему и сокола того жаль было отпускать, он даже говорил — может, онздесь приживется? Короче говоря, Дионисий вдруг понял, как он виноват передотцом Ермом, как он по нему скучает, — белый свет ему не мил. Почувствовал себя«яко нощный вран на нырищи, яко птица, особящаяся на зде». И решил онотправиться в Преображенский монастырь. Но хотел лишь дождаться некоегоблагоприятного знака свыше — мол, вот теперь и иди. И знак этот вскоре и былему послан.

В монастырь приехалапожилая пара — очень респектабельного вида. Были они русские эмигранты,выросшие в Португалии и сохранившие православную веру. Принимали их в монастырес большим почетом, поскольку накануне их приезда игумену Иустину позвонилмосковский архиерей и попросил встретить в областном центре и привезти вмонастырь этих господ Татищевых. Ну и их водили с большим почетом помонастырским пещерам, устраивали на клиросе во время богослужений, кормили внаместничьих покоях. Привели и в иконописную мастерскую к Дионисию. Иустинпопросил, чтобы тот подарил этим португальским русским какую-нибудь икону —получше: конечно, раз их послал московский архиерей, надо уважить гостей, окоторых он так печется.

Дионисий угостил их чаемс баранками, подарил икону. Они были очень довольны. Спросили, не знает ли онкакого-нибудь старца, живущего неподалеку от монастыря, — они бы так хотелипопасть именно к старцу. Монастырского старца Игнатия как раз увезли на лечениев подмосковный санаторий. И Дионисий стал им рассказывать про старца Кукшу — онжил в ста километрах от Троицка. А Иустин возьми да и скажи:

— Вот и славно. Заданиетебе, Дионисий, — отвези наших гостей к архимандриту Кукше.

Выделил им машину. Ониуже в нее и уселись. И тут у Дионисия возник в голове неожиданный план. Ведьвезти почетных гостей к старцу — дело в каком-то смысле рискованное для них,поскольку отец Кукша был очень уж простодушный, что ли, юродствующий старец. Агоспода Татищевы очень уж какие-то бонтонные, подтянутые. Хрестоматийные такиеаристократы-эмигранты. Поймут ли они... К этому старцу когда-то приезжала женасамого российского президента с охраной. Начальнику охраны она пообещала, чтотоже спросит про него у старца. Тот усмехнулся и сказал — меня интересует лишьодно: стану ли я генералом. И вот они приезжают. Холодно было, мокро, ждут укалитки, никто к ним не выходит. Старец, значит, их немного смиряет. Женапрезидента, понятно, смиряется, призывает к этому и охрану, генерала будущегоподбадривает. Наконец старец к ним вышел. Глянул на мадам и говорит:

— Посикать хочешь?

Она замялась, но все жесказала:

— Хочу!

— Ну так и пойди посикай— там, за углом.

С этого началось ихобщение. Потом он провел всех в избу, рассадил, поговорил с президентшей. Онапоплакала, посмеялась, устыдилась, возрадовалась, все для себя выяснила. Пришлапора выполнить обещание, данное охраннику.

— Отец Кукша, со мнойприехал мой защитник, полковник. Скажите, он интересуется, а будет онгенералом?

Старец посмотрел наохранника, даже потрепал его по плечу и сказал любовно:

— Ну какой ты полковник!Ты же вор, сынок!