— Тютюн?

— Тютюн!

— Интересно, — качалголовой Дионисий.

— Повторь ще раз, —требовал отец Матфей. — Янь.

— Янь, — послушноповторял Дионисий.

— Гарно, — одобрил егоМатфей. — Ну а що таке, напрыклад, цин-нянь?

— Не знаю, — простодушнозасмеялся Дионисий.

— Хлопец.

— Хлопец?

— Хлопец. Парубок.

— Хорошо.

— Як?

— Звучит, говорю,хорошо.

— Добре, — кивнулМатфей.

— Ну а як буде — добре?

Дионисий пожал плечами.

— Хао.

— И это неплохо, —хохотнул Дионисий.

И так они училипо-китайски и «ни-хао», что означало «здоровеньки булы», и «цун», то есть«цыбулю», и «ту-доу», то есть «бульбу», и даже «гу-нян» — «дивчину», но тутстарый схимник не выдержал и запротестовал:

— Это-то зачем ему знать,монаху, тем более по-китайски!

А Матфей настаивал, чтоэто очень даже может ему пригодиться, если ему придется эту китайскую «гу-нян»«врозумляты».

Словом, было там, влазарете, Дионисию и спокойно, и хорошо. Казалось, наместник забыл, что естьтакой монах — Дионисий, что в монастыре есть свой иконописец. Бессрочнаякакая-то получалась епитимья. А когда она кончилась, оказалось, наместник ужепоменялся и пасет на дальнем пастбище коз.

Потому что первогосентября на открытии городской школы директор, учителя и ученики решилипоставить нечто вроде спектакля. И вот собрался почти весь Троицк — дети,родители, члены городской администрации и просто все кому не лень. И директорстал приветствовать собравшихся, почему-то одевшись Зевсом, отцом олимпийскихбогов. А завуч изображала собой Афину-Палладу, мерзость языческую. А школьныйбухгалтер была Геей, а учитель математики уверял, что он — Аполлон. А главаадминистрации был Прометей. И он зажег огонь, символизирующий олимпийский, ипередал, как он сказал, «эстафету» первой ученице города. И дети, выстроившисьлинейкой, стали декламировать «монтаж» — какие-то стишки, где упоминался ХрамНауки и фигурировали имена языческих богов. И на головах детей были надетывенки, как у мифологических героев. И все это шествие продефилировало в зданиешколы под бурные аплодисменты. И вот все это стало известно в монастыре.

И на первой же послепервого сентября воскресной литургии игумен Платон вышел на проповедь изаклеймил всех, кто хотя бы присутствовал на языческих игрищах, а всехучастников такового, в том числе и тех, кто аплодировал, отлучил от СвятойЦеркви. Так и возгласил: «Да будет им анафема!», и привел в содрогание храм.Ибо в числе отлученных оказалось полгорода — школьные учителя, городскаяадминистрация и даже бабки, которые по пути с базара решили посмотреть дапослушать, что там говорят в микрофон, не собираются ли там прибавить импенсию.

Ну и естественно,отлученные помчались жаловаться епископу Варнаве. Он немедленно вызвал к себеигумена Платона и приказал ему публично покаяться в превышении духовныхполномочий и снять анафему с населения города, а заодно и сложить с себя властьнаместника. И отец Платон снял анафему, но каяться не пожелал, потому что вглубине души чувствовал свою правоту. И весь мордовский клан поддерживал его вэтом. И они ездили объясняться с архиереем. Очень сильный раздор был вмонастыре. Владыка даже самолично ездил туда «для умирения страстей».

Стал он думать, кого жесделать новым наместником. Только так, чтобы он был не клановый человек. И наглаза ему попался иеромонах Иустин. Вспомнил он, как какое-то время назад вмонастырь приезжал Ельцин. Епископ сопровождал его по монастырю. И БорисНиколаевич захотел посмотреть пещеры. Тогда Иустин, у которого было послушаниеводить экскурсии по пещерам, повел его туда. Они там разговорились, и, уезжая,Ельцин даже похлопал Иустина по плечу, произнеся что-то вроде:

— Какое монашество унас, а? Красивые люди, красивые дела, красивая страна...

И вот владыка подумал:чем же плох иеромонах Иустин? И сделал его игуменом и назначил его наместникомСвято-Троицкого монастыря. И сбылось пророчество старцев, что будет у нихнаместник — как Ангел Божий — и милостив, и светел лицом. Ибо новый игуменвернул в монастырь всех приходских иеромонахов. И тогда к великой радостивернулись и отец Амвросий, имевший особый дар утешения скорбящих, и отецМелхиседек, травник, знавший секреты природных лекарств, у которого к тому жебыл великолепный бас, украшавший монастырский хор, и отец Феофил, умевшийговорить такие проповеди, что даже экскурсанты, праздно забредшие в храм,забывали о том, что их уже ждет автобус, и с трепетом слушали до тех пор, покаотец Феофил не возглашал «аминь». И вернулись отец Агафангел, любимец детей,который был искусен в преподавании Слова Божьего в воскресной школе, и отецАвель, добрый пастырь, милостивый нищелюбец, и отец Севастиан, великий знатокбогослужебного устава, истинный молитвенник и большой постник.

Только отца Гавриила неудалось Иустину вернуть из Малой Уситвы назад.

— А француз пусть там иостается, француза не трожь, он мне нужен там, кто ж без него будет в Уситвевсе восстанавливать? — на одном дыхании сказал Иустину владыка Варнава.

Потому что он ужепрекраснейшим образом был осведомлен и о натовских генералах, с коими, как онслышал, отец Гавриил был в кровном родстве, и о французской тетушке — знатнойблаготворительнице...

Да что там — сам ужеуспел побывать в Уситве. Собственными глазами видел, как там между службамиснуют по двору воодушевленные богомольцы, помогая восстанавливать храм, строитьцерковный дом, как две дюжие и по-монашески ладные молодицы — из паломниц —поют на клиросе... Подошли к нему под архиерейское благословение, а он им, какнастоящий ловец человеков — наметанный глаз:

— Ну что, невестыХристовы, когда будем постригаться?

А они:

— Как благословите,владыка святый.

А он им, ударив в землювладычным посохом:

— И будет здесь славнаяженская обитель.

А Габриэль:

— Буди благословенно.

Вот и весь разговор.

Посему, через какое-товремя, когда прошел срок послушнического искуса, владыка этих благочестивыхпаломниц собственноручно постриг, нарек их Марией и Марфой, а иеромонахаГавриила сделал игуменом. А Святейшему доложил, что присланный им вСвято-Троицкий монастырь иеромонах уже вовсю напитался духом Православия и,восходя от силы в силу, удостоен игуменского сана и теперь исправно несетпослушание духовника Марфо-Мариинской женской обители в селе Уситва. ИСвятейший не стал возражать.

А раз так, то и новыйнаместник Иустин, у которого единственным существенным аргументом в борьбе заГабриэля было благословение Святейшего, направившего француза именно вСвято-Троицкий монастырь, не стал больше спорить с владыкой Варнавой. Что жспорить, если такова, видно, воля Божия. Хотя Иустин и чувствовал себя в своеммонастыре как рачительный хозяин, ревнитель, собиратель духовных сил, радеющийо том, чтобы не расточить из них ни крупицы.