– Нам не дано предугадать будущее… – сказалкамергер небрежным светским тоном.

– Я бы на вашем месте не питала особенных иллюзийкасательно будущего.

– Дурочка, – сказал он мягко, без малейшей попыткиоскорбить. – Девчонка. Дуреха из дикого леса. Ты, разумеется, не знаешь,откуда тебе знать… но поверь на слово, что в данном случае я проявил величайшеетерпение.

– Только не говорите «ангельское», – усмехнуласьона. – Вы же прекрасно знаете, что вам это определение не подходит.

– Ну разумеется, – сказал он спокойно. –Величайшее терпение… Потому что я постоянно делал скидку на твою неопытность,заносчивость и все прочие недостатки, присущие неопытной юности… начинающейколдунье. Но терпение у меня небезграничное, а доброты и благородства,признаюсь, во мне маловато… да что уж там, нет вовсе. К тому же я сплошь ирядом нахожусь в положении, когда вынужден прислушиваться к мнениям других лиц.И кое в чем от них зависеть. Планы, которым ты со щенячьим азартом пытаешьсяпомешать, – не только мои планы. И мне становится все труднее тебяоберегать от… нетерпеливых и недоброжелательных, скажем так.

– Что вам нужно?

– Ты сама все прекрасно понимаешь. Тебя. По добромусогласию, по доброй воле…

– Не дождетесь. Еще и оттого, что я, как вы совершенносправедливо подметили, взрослая женщина и прекрасно знаю, чего хочу, и могусказать с уверенностью, кто мне нравится, а кто нет.

– Ты и не представляешь, какой силе пытаешься…

– А какое это имеет значение? – спросила Ольга,щуря глаза. – Если я заранее знаю, что от ваших рук на моем теле меня,простите, вытошнит?

– Ты играешь с огнем…

– Ах, как грозно сузились у вас глаза… – сказалаона, не переставая улыбаться, пусть и не безмятежно. – Оставьте. Вы полнымходом приближаетесь к тому рубежу, когда станете смешным. Вот именно, смешным,несмотря на все ваши возможности… К чему они, если по доброй воле вы никогдаменя не получите? Простите за банальную фразу, прямиком происходящую изкакого-то английского романа ужасов… но не убраться ли вам обратно в тупреисподнюю, которая вас породила?

Ах, как он был невозмутим! Лицо не дрогнуло, голос неизменился, глаза не посуровели… Ольге даже стало чуточку завидно, сама онатаким самообладанием похвастать не могла.

– Я могу принять это за объявление войны…

– Ваше право.

Безупречно раскланявшись в стиле английских денди, камергерприподнял цилиндр, повернулся и направился прочь непринужденной, легкойпоходкой. Ольга смотрела ему вслед хоть и с тревогой, но без особенного страха.Как-никак не в ее натуре было пугаться угроз.

А главное, она только что сообразила, что даст ей вПетербурге полную свободу действий.

Якобы непреодолимое препятствие на деле состояло только втом, что в городах вроде Петербурга (да и вообще в городах) свободы поступковсовершенно лишены Девушки из благородных домов.

Но кто сказал, что в Петербурге ей непременно следует бытьдевушкой все время?

Для нее это был далеко не первый бал, а потому Ольга успеласвыкнуться со здешним особым воздухом – ежесекундно пронизанным сотнямиоткровенных мужских взглядов, скользивших по обнаженным плечам, рукам, всемутелу. И она с затаенной насмешкой поглядывала на дебютанток, которым все этобыло в новинку, и краска нет-нет, да и расцветала у них на щеках, как они нипытались казаться невозмутимыми. С другой же стороны, все последующие балы ужене несут в себе того неописуемого словами, полного сладкого ужаса и греховногоочарования, какими наполнен для девушки первый бал…

Все шло, в общем, как обычно – а как иначе? Сияние тысячсвечей, безукоризненная музыка, уверенные в себе царицы балов и робкие юныедевушки, изо всех сил старавшиеся быть, как надлежит, непринужденными испокойными; пустейшая, но гладкая светская болтовня (было в ней что-то сроднидеревенскому щелканью семечек, пришло Ольге в голову), разнообразнейшиемундиры, искусные танцоры и танцоры посредственные, свежие сплетни, свежиеинтриги, давным-давно увядшие живые цветы, приколотые к бальным туалетам дам;внезапно вспыхивавшие увлечения и недоразумения, грозившие скорой дуэлью… Все,в общем, как обычно.

На Ольге было платье из белого тюля, по особому шику этогосезона украшенное гирляндой из бархатных дубовых листьев – ну, а что касалосьдрагоценностей, то Ольга и здесь не утерпела, чтобы не использовать свои новыевозможности: в дополнение к тем, что у нее имелись от щедрот приемного отца,добавила кое-какие украшения, из заржавевшего котла, в последнюю перед отъездомночь извлеченного одинаковыми с лица по ее приказу из-под корней векового дубав Курапинском лесу. Один из доброй дюжины кладов, который она обнаружила вокрестностях – и решила превратить в свою казну, необходимую для успехазадуманного плана. Осмотрев другим зрением все клады, она выбрала именно этот –потому что там хватало и золотых монет, и старинных драгоценностей (а вотдругие оказались победнее). Конечно, увлекаться не стоило: согласно строгомубальному этикету девушки, в отличие от замужних и немолодых дам, моглипозволить себе лишь небольшие серьги, скромные браслеты и легкие медальоны. Нои в рамках этих правил можно было проявить изобретательность. А потому Ольга,надев подаренный князем медальон, дополнила туалет украшениями из клада: серьгии в самом деле были небольшие, но работы изящнейшей, да к тому же с великолепнымирубинами величиной поболее вишневой косточки – а пара браслетов, опять же срубинами, явно была выполнена тем же мастером, что и серьги, в тон им. Иприличия не нарушены, и душу потешить удалось. Судя по перехваченным дамскимвзглядам, завистниц у нее после сегодняшнего бала должно было прибавиться – чтоее нисколечко не волновало.

Увы, случилось не досадное недоразумение, но нечто вроде –когда оркестр грянул мазурку, выяснилось, что она осталась без кавалера. Сновате же самые строгие правила хорошего тона: кадриль, вальс и польку девушка изхорошего дома могла танцевать с любым, даже только что, минуту назадпредставленным ей мужчиной, а вот мазурка и котильон, танцы, в некотором роде,интимные, дозволялись лишь с кавалерами, вхожими в дом родителей девушки (или,понятно, лиц, их заменяющих).

А меж тем тот, с кем она с превеликой охотой протанцевала бымазурку (и, сугубо между нами, не ограничилась бы только этим), в домеВязинского не бывал никогда. И потому он танцевал сейчас с какой-то белокуройнезнакомкой, по пристрастному мнению Ольги, чересчур жеманной и неуклюжей. Всетри дозволенных танца Ольга протанцевала с ним, но потом непреодолимым барьеромвстали те самые строгие правила – и тут уж не могло помочь и колдовское умение,потому что решительно непонятно, как его в таких условиях применить…

Алексей Сергеевич, молодой человек со смешной короткойфамилией, невольно связывавшейся в сознании с артиллерией, ей приглянулся,прямо скажем, моментально. Нельзя сказать, чтобы он был особенно красив, чертыего лица даже вызывали на ум нечто африканское, но Ольга сразу разглядела в немнекую бившую через край внутреннюю энергию и обаяние, нешуточное обаяние, тоесть те свойства, что порой пленяют девушку совершенно, хотя она и не всостоянии выразить ясными словами, что же ее так привлекло. Было в нем нечтозалихватски притягательное, и все тут. Ну а поскольку иные стороны жизни былией прекрасно знакомы, то ее мысли, что греха таить, простирались гораздо дальшедевичьей восторженности и романтического обожания. Вот только… Она вновьнапомнила себе, что здесь не Вязино, и в городе, чего ни коснись, есть своидурацкие правила, порой превращающиеся в сущие оковы на ногах. Вслух об этом неговорят, конечно, но всем прекрасно известно, что порой мужчины поддерживают серьезныеотношения с замужними или вдовыми дамами – но вот что касается незамужнихдевиц, то подобные отношения с ними светской моралью настрого запрещены. Тутвам не затерявшееся в глухих лесах Вязино. Слишком уж сильны моральные запреты,вколоченные в сознание представителей мужского пола. И даже если она самасделала бы первый шаг навстречу, предмет ее симпатии, никаких сомнений, в ужасеотшатнулся бы и постарался сбежать под любым предлогом. Несмотря на то, чтосам, очень возможно, отчаянно того же, что и она, жаждал. Запрет накрепко вбитв… как это именует ученым термином доктор Гааке? Ах да, подсознание. Корочеговоря, перед ней во всей грозной несокрушимости встало очередное серьезноепрепятствие: ей чертовски нравился этот молодой человек, некрасивый, нообаятельный до ужаса, и Ольга без малейших колебаний довела бы их отношения,завяжись таковые, до логического и приятного конца – вот только объект интереса(да чего уж там – вожделений) никогда на это не пойдет, как бы сам ни пылалстрастью. Но ведь не бывает непреодолимых препятствий? Что-то такое забрезжилоу нее в голове, некий призрак великолепной идеи…