Она досадливо встряхнула головой: забыла, что идти за нимивовсе и не обязательно…

Отодвинувшись в сторону, так, чтобы ее совершенно скрылопышное дерево, она привычно напряглась всем телом, всем рассудком и, оставаясьна месте, послала себя внутрь.

Ничего особенного там не оказалось – всего-навсего небольшаякурительная комната с паркетным полом и парочкой причудливых кустов в широкихприземистых кадках. Генерал сидел на диванчике, вертя в руках незажженнуюсигару, а камергер стоял перед ним, небрежно заложив руки за фалды парадного,со звездами, вицмундира и наблюдал за своим визави, пожалуй, даже весело.

– Не угодно огоньку? – осведомился он любезнейшимтоном, поднося к сигаре генерала вытянутый указательный палец, на концекоторого ярко пылал желтый огонь длиной не менее чем в вершок.

Генерал был настолько погружен в свои раздумья, чтомашинально раскурил от этого огонька сигару и затянулся. Потом, опомнившись,вздрогнул, метнул на камергера неприязненный взгляд и пробормотал:

– Опять ваши шуточки…

– Ну что вы, – сказал камергернепринужденно. – Не шуточки, а мелкие бытовые удобства…

– Значит, и все остальное – ваших рук дело?

– Что именно?

– Бросьте. Вы прекрасно все понимаете.

– Помилуйте, о чем вы? – поднял брови камергер.Обо всей этой чертовщине, которая меня преследует третий день. И если бы толькоменя…

– Да, у вас вид невыспавшегося, изнуренногочеловека… – с той же светской непринужденностью кивнул камергер.

– Злорадствуете?

– Никоим образом. Просто констатирую факт. Я отчего-тополагал, что у вас, старого вояки, нервы окажутся значительно крепче…

– Да поймите вы, не во мне дело! – вскинулсяДрубецкой. – Я в жизни видывал всякое, и чертовщину тоже. Если бы делокасалось меня одного, я бы справился, чихал бы я на все эти ваши видения,мохнатые лапы из-под кровати и утопленников с вытекшими глазами, что шляются подому после полуночи… И на все прочее… Но ведь это обрушилось на жену и детей!Вы хоть представляете, каково им? Тут с ума можно сойти…

– Охотно верю, – кивнул камергер. – Впрочем,в наши планы вовсе не входит доведение до сумасшествия вашего семейства…

– Благодарю покорно! – шутовски раскланялсягенерал. – Но если это будет продолжаться…

– Не хочу вас огорчать, но это будетпродолжаться, – мягко сказал камергер. – Более того, вынужден сприскорбием сообщить, что главное, собственно, еще и не начиналось – так,предварительные репетиции… Сидите! – резко прикрикнул он, когда генералпопытался вскочить. – Будьте мужчиной, черт бы вас побрал… Неужели выполагаете, что ваши крики и негодующее маханье руками хоть что-то впроисходящем изменят? – Он безмятежно улыбался. – Разумеется, вашепревосходительство, у вас всегда остается возможность жаловаться. Отправляйтеськ обер-полицмейстеру, генерал-губернатору, а то и повыше – и сколько вам угодножалуйтесь, что злонамеренный камергер Вязинский каждую ночь насылает на васнечистую силу, каковая буйствует и бесчинствует в вашем доме, от подвала дочердака, пугает ваших чад и домочадцев, а посему вы просите власти принять козначенному камергеру самые решительные меры…

– Ну что вы насмехаетесь? Вы же прекрасно понимаете,что меня после этаких откровений упекут в смирительный дом!

– Вот то-то и оно, дружище, то-то и оно, –серьезно сказал камергер. – Упекут, невзирая на ваши титулы, чины иордена. Такое уж столетие на дворе, прогрессивное и атеистическое, в нас,грешных, никто толком и не верит… Что дает невиданную свободу рук,согласитесь… – Он резко переменил тон. – Дражайший генерал, я васумоляю, перестаньте заламывать руки, словно истеричная барышня из английскогоромана ужасов. Давайте поговорим трезво и взвешенно, как серьезные люди. Никтоне собирается развлекаться. Вам просто-напросто продемонстрировали, на что мыспособны… и могу вас заверить, что эта демонстрация не явила и сотой доли того,на что мы реально способны…

Генерал передернулся:

– Представляю себе…

– Не представляете, – сказал камергер. –Совершенно не представляете, это все были цветочки, а ягодки и в самом делеочень быстро могут свести с ума… Давайте о деле. Я вовсе не собираюсьзаставлять вас вернуться в известное вам общество. В конце концов, вольному –воля… Но мне категорически не нравится, что вы предпринимаете недвусмысленныешаги к тому, чтобы выдать кое-какие известные вам замыслы и планы… Вы ведь уженачали предпринимать кое-какие шаги в этом направлении, готовить почву, неотпирайтесь. Рассказать вам, о чем вы говорили с Кирсановым, или передатьполностью вашу беседу с генералом Берхгольцем? Вы крутитесь вокруг Тайнойканцелярии…

– И даже ведет интересные беседы с нашим стихоплетомАлексеем Сергеевичем, – сказал тихо вошедший граф Биллевич. –Интригующие, я бы сказал, беседы… Ничего еще не сказано прямо, но господингенерал, тут и гадать нечего, определенно готовит почву для того, чтобывыложить всё …

– Я же не слепой, – сказал Друбецкойугрюмо. – Я прекрасно понимаю, что вы задумали. Не зря же вы принялись такобхаживать этого болвана Вистенгофа. Представляю, для чего вам понадобилсяфлигель-адъютант императора…

– Ваша проницательность делает вам честь, – кривоусмехнулся Биллевич. – Но сдается мне, что вы зарвались, милейший… В концеконцов, что вам император? Отец родной? Совсем недавно вы хладнокровнейшимобразом участвовали в заговоре, имевшем целью штыками свергнуть его с престола,а потом вдруг стали добропорядочным, словно немецкая булочница… Не будем толочьводу в ступе. Назовем вещи своими именами. Вы человек умный и прекрасно ужепонимаете, с кем столкнулись. Против обычных заговорщиков у вас, согласен, былибы все шансы… но не против нас. – И помолчав, он продолжал деловито, сухо:– Давайте расставим все точки. Если вы еще хоть единым словечком попробуетекому-то хотя бы намекнуть о том, что вам известно, против вас будут играть всерьез.Понимаете? Всерьез. И дело кончится вовсе уж печально, добро бы для вас одного,но ведь и для всего вашего семейства… Разумно ли ради каких-то притянутых зауши принципов рисковать родными и близкими? Ни один император не в состояниивам их вернуть, не забывайте… Я не собираюсь уговаривать вас, словно краснудевицу, я просто-напросто рисую вам безрадостные перспективы, способныевоспоследовать в том случае, если вы проявите упрямство. Или вы полагаете наслюдьми, способными пугать напрасно?

Воцарилось молчание. Генерал наклонился вперед,ссутулившись, уронив голову, в его руке дымилась забытая сигара.

– Будьте вы прокляты, – сказал он глухо. – Вымне не оставляет выбора…

– Напротив! – воскликнул Биллевич, потрепав его поплечу. – Мы вам предоставляем прекрасный выбор: наслаждаться жизнью,делать карьеру, пребывать в лоне семейства… Все зависит от вас самого.