– И все же ты должна меня простить…

– Давным-давно простила, – сказала Ольга со всейвозможной убедительностью. – Вы же сами были настолько благородны, чтоупотребляли в отношении нас с вами слова «отец» и «дочь». Дочь никогда не будетсердиться на отца из-за глупого недоразумения, особенно при таких вотобстоятельствах…

– Спасибо, моя милая, – сказал генерал с видимойнеловкостью. – И, знаешь ли… Теперь тем более не стоит отменять поездку вПетербург. Коли уж в доме началось такое… то есть, продолжается, каквыяснилось… Я поговорю кое с кем. Мне объясняли, у попов есть какие-то молитвына этот счет, обряды, что ли… Не знаю, как это называется, я к религии никогдаособой рьяности не проявлял… В общем, пусть приберутся тут, пока нас не будет.Нет, положительно пора в Петербург! Иначе вы с Татьяной тут совсем одичаете,как в романе о Робинзоне Крузоэ… Да и дела серьезные, дела…

При последней фразе его лицо исказила мучительная гримаса.Ольга прекрасно понимала, что его гнетет, но ничем не могла обнаружить своегознания, да и совета дать не могла, и помочь тоже. Потому что понятия не имела,как бы сама поступила на месте генерала…

Тут подвернулся прекрасный повод уйти – появился управительс какими-то бумагами и неотложными делами, весь в хлопотах по обеспечению стольсерьезного предприятия, каким, безусловно, была поездка в Петербург. Ольга этими воспользовалась. Суета в доме достигла уже всех мыслимых пределов, и она впоисках тихого местечка для серьезных размышлений забрела в липовую аллею, втень, присела на скамейку, опять-таки историческую: как гласила фамильнаямолва, именно на ней светлейший князь Потемкин пылко объяснялся в любвипредмету своей очередной страсти (учитывая успехи князя на этом поприще, именипредмета молва не сохранила ввиду множества кандидатур).

Стоявшая перед Ольгой задача пугала грандиозностью исложностью: следовало во что бы то ни стало предотвратить заговор противимператора – который, скорее всего, из-за невозможности военного мятежа свелсяк подготовке вульгарного цареубийства. Во-первых, она считала себя обязаннойэто сделать – потому что знала то, чего не знал никто, только она одна изпосторонних, быть может, видела руку с кинжалом, поднимавшуюся за спиноймонарха. Во-вторых, что греха таить, это был бы уж безусловно добрый поступок…

Она так и не поняла в точности, что представляли собойкамергер и его приятели, но кое-какие подробности все же от Джафара выведала.Сам он в сем вопросе не был знатоком, поскольку речь шла о временах невероятноотдаленных, – но кое-что все же знал.

В незапамятные времена, до Великого Потопа (который, какуверял Джафар, не выдумка попов, а чистейшая правда, даже, пожалуй,приуменьшенная) существовали свои, совершенно нынче забытые державы, великиегорода, континенты, от которых не осталось и следа. Едва ли не всё и не всебыли сметены Потопом – но остатки человечества уцелели… а заодно и остаткиневероятного древнего черного колдовства. Примерно так это выглядело в общихчертах. Зло, надо полагать, возрождалось и отвоевывало позиции даже быстреедобра – потому что, к сожалению, давно известно: зло всегда было проворнее,беззастенчивее и решительнее добра…

Джафар приводил какие-то названия, сохранившиеся в памятиподобных ему имена, пересказы каких-то событий – но такие подробности Ольгусейчас не интересовали, так как ничем не могли помочь в достижении цели.

Самое скверное – это то, что и ее, и ее противниковсковывали одни и те же ограничения.

Люди, которых и далее для простоты следует именовать вследза Джафаром Ночным Племенем, отнюдь не всемогущи. Могущественны – да. Но невсемогущи. Чтобы устранить императора, к примеру, приходится пользоватьсясугубо принадлежащими этой стороне средствами: подбивать военных на мятеж,подсылать убийцу. У колдовства, куда ни ткнись, есть пределы. Ничего не стоит спомощью магических штучек поджечь ночью с четырех концов императорский дворец –но никакой магией нельзя заставить императора сложить руки на груди и остатьсялежать в своей спальне, пока ее не охватит пламя. Далеко не всякого можнопринудить магией и далеко не ко всему – иначе и не стоило бы огород городить,достаточно одурманить полдюжины генералов, и они выведут солдат, какболванчиков…

Одним словом, в сути своей любое колдовство, любая магия всеже мелки, а кроме того, потаенны. Всякое их применение сопровождается немалымчислом ограничений, запретов и строгих правил.

Так вот, Ольги это касалось точно так же. То, что у неепомыслы были благородными, а у камергера с компанией – низкими, никакой роли неиграло.

Предположим, ей удалось бы совершить невероятное и добитьсяаудиенции у императора – но отсюда вовсе не следует, что он ей поверит, услышаво заговоре. Человека можно одурманить колдовством, усыпить, превратитьненадолго в свинью или шелудивую собачонку – но нельзя заставить поверить в то,чему он верить не хочет.

Тогда? Ей по силам, пожалуй, было на краткое время прикинутьсясамым что ни на есть взаправдашним начальником III отделения князем Волконским,явиться к императору и убедительно, с фамилиями, датами и подробностямирассказать о том, что уже было совершено злодеями, и о том, что они пока толькозамышляют. Вот ему император безусловно поверит…

Ну а дальше? Что предпримет император, поверив? Развернетнекие действия, предпримет некие шаги… и вот тут очень скоро объявится настоящийВолконский, ни о чем подобном не ведающий, начнутся недоуменные вопросы,нестыковки, сомнения – и пиши пропало.

Точно так же нет никакого смысла, прикинувшись уже государемимператором, отдать соответствующим лицам приказ о незамедлительном аресте всейшайки. Их, конечно, арестуют, но очень быстро возникнут те же самые проблемы…Снова все пойдет прахом…

И наконец, самое существенное. Чтобы заниматься всерьезкамергером и его друзьями, придется много и долго перемещаться по Петербургу,пользуясь совершеннейшей свободой… что для проживающей в столице барышни иззнатного семейства попросту невозможно. Это здесь, в глуши, в забытой всемипровинции Ольга могла, не спрашиваясь и никого не предупреждая, часамипропадать неведомо где, отлучаться из усадьбы, когда захочет, носиться поокрестностям на коне в мужском наряде. В Петербурге у нее не будет и сотой долитой свободы. Ну, предположим, ночью никто и знать не будет, что она покинуладом через окно, и, чтобы ее найти, следует очень постараться, причемисключительно колдовским манером… но ведь могут возникнуть какие-то дела,которые следует решать средь бела дня?

Препятствия казались непреодолимыми. Где-то в глубинахсознания маячила некая идея, но Ольга пока что не могла ее осознать, возможно…

– Отдыхаете после трудов праведных, прелестьмоя? – раздался рядом звучный, ироничный, бархатный голос.

Она спокойно подняла глаза, придав себе вид величайшегохладнокровия. Улыбнулась с вызовом:

– Вполне вероятно, прелесть. Но уж никак не ваша.