уже давно умчалась на первую пару, а я все еще стояла столбом посреди главного холла, не в состоянии отбросить неподобающие мысли.

Ох, этот проклятый Верстовский! Соблазнил меня-таки своим Шекспиром…

23.2. Любовь до гробовой доски

Ситуация с помутненным рассудком осложнялась тем, что институт не мог стать спасением от навязчивых мыслей о декане — ведь вероятность встретить его там была слишком высока. И в наших с Юлей отношениях наметился очевидный разлад: на занятиях по зарубежной литературе она хотела сидеть непременно на первом ряду (других претендентов на столь близкое соседство с Верстовским не находилось), тогда как я страстно желала забиться на самую галерку. И вот там соперников было хоть отбавляй.

Впрочем, я не могла не отметить: декан перестал донимать меня во время пар. Отныне отец Ромки обрушивал силу своей преподавательской мощи исключительно на двоечников. А уж чем он руководствовался — академическими целями или тем, что еще не до конца пришел в себя после субботнего абьюза — было неизвестно.

— Помнишь, Вениамин велел нам смотреть кино по "Гамлету"? — спросила Юля во вторник, когда мы сидели в постепенно пустеющем коридоре, в одной из фигурных ниш, с которой медленно осыпались кусочке побелки. Занятия уже закончились, и мы решили перекусить хот-догами перед тем, как расстаться.

— Я вчера включила "Офелию" — сравнительно свежую голливудскую ленту. Это просто бомба, Красовская! Там такой саундтрек, такие красивые кадры и костюмы! Вот, послушай, — Юлька достала из сумки потертый блокнотик и принялась зачитывать вслух:

Возлюбленный мой начал говорить мне:

"Стань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди".

Да лобзает он меня лобзаньем уст своих,

Ибо ласки твои лучше вина.

— Это свадебная клятва Офелии и Гамлета, — пояснила подруга, когда я воззрилась на нее с немым вопросом. — Им ее священник зачитывал во время бракосочетания. Она мне так понравилось, что я ее на слух записала. Слушай дальше:

Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему.

О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна.

Глаза твои голубиные…

— Чего-чего? — переспросила я.

— ГЛАЗА ТВОИ ГОЛУБИНЫЕ, — угрожающе повторила Юлька, видя, как меня начинает корежить от смеха, и повысила голос. — О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен, и ложе у нас зелень.

Я развеселилась. По-моему, рифма "любезен — зелень" была не слишком удачной, но подруга отключила критическое мышление. Она продолжала медленно и торжественно читать свадебную клятву героев Шекспира.

Вот зима уже прошла, дождь миновал, перестал.

Цветы оказались на земле. Положи меня,

Как печать на сердце твое, как перстень на руку твою.

Ибо крепка, как смерть, любовь…

Юля отложила блокнотик и обратила на меня сияющие глаза.

— Здорово, правда?

— Не знаю, Юль, — я поковыряла носком стоящим дыбом кусочек паркета. — К чему этот трагический пафос? "Крепка, как смерть, любовь"… Звучит не очень жизнеутверждающе.

— Да, они в финале все умирают, кто от яда, кто от меча. Только Офелия одна в живых остается.

— Да ну? — я приподняла брови. — Она ж первая помереть должна?

— Ага. Расскажи это голливудским сценаристам. Но клятва красивая, правда? "Положи меня, как печать, на сердце твое…", — мечтательно вздохнула она, явно представляя, как ее кладут на нечто иное, более приземленное, чем "сердце". — Эх, Рита, Рита… Неужели ты не хотела бы ТАК любить?

Я задумалась. Сердце екнуло отчего-то. Всепоглощающая любовь. В теории — да, звучит красиво, а вот на практике… Я уже была влюблена в Романа, и к чему это привело? К чересчур завышенным ожиданиям, неадекватным требованиям, неспособности видеть своего избранника адекватно — таким, какой он есть на самом деле, а не в твоих фантазиях… И что в итоге? Страдание, разочарование, разбитое сердце. Хватит с меня.

— Вряд ли, Юль. Если уж и любить, то лучше делать это более… разумно, что ли? Цивилизованно. Без смертей, ядов и могильных плит.

— Звучит не очень романтично, — с сожалением констатировала подруга.

Наши размышления прервал звонок на пару.

— Блин, у меня же сегодня репетиция по театральному мастерству! — Гарденина подскочила и принялась спешно заталкивать блокнотик в сумку. — Ты точно не хочешь пойти?

— Не-а. У меня достаточно веселая жизнь. К тому же, я обещала подождать Ромку… У него проблемы с преподом по физкультуре из-за частых пропусков.

— Ну, смотри сама. Не жалуйся мне потом, когда режиссер поставит тебя играть в массовку, — она чмокнула меня в щеку и застучала каблучками по коридору.

— Пока, глаза твои голубиные, — усмехнулась я, а когда она обернулась, чтобы погрозить мне кулаком, крикнула ей вдогонку: — Слушай, может там глаза все-таки "глубинные", а не "голубиные" были?.. Ну, глубокие, то есть?..

* * *

Ромка явился минут через двадцать, когда я уже бесцельно бродила в холле вместе с несколькими десятками студентов, запертых бушующим ненастьем в стенах универа. Над городом постепенно сгущались сумерки, и столица, как обычно, стала эпицентром непогоды: с небес обрушился сильнейший ливень, а ветер был так силен, что струи дождя отклонялись от вертикальной траектории.

— Ну что? Отчисление? — пошутила я, когда парень пробился ко мне сквозь толпу.

Рома рассмеялся, запрокинув голову назад. Мы оба знали, что отчислить Ромку из универа можно было лишь на пару с отцом. Его густая каштановая шевелюра при этом эффектно всколыхнулась, а троица стоящих неподалеку девушек, с виду первокурсниц, завистливо зыркнули в мою сторону.

— Отделался выговором для начала, — Верстовский обнял меня. Прижался ртом к моему виску, а, когда я не отстранилась, начал пылко целовать в губы, засовывая язык мне практически в горло.

Раньше я могла целоваться с Ромкой сколько угодно — да и где угодно тоже. Сейчас же мне стало дико стыдно и некомфортно. Я рефлекторно оттолкнула его, сама не понимая, зачем делаю это.

Молодой Верстовский очень удивился. Застигнутый врасплох, он посмотрел мне в глаза затуманенным взором, в котором читалось искреннее недоумение.

— Что-то случилось, Рит? С тех пор, как мы помирились, ты фактически не даешь к себе прикоснуться…

Я застыла, подыскивая подходящий ответ. Тот, который был бы достаточно правдоподобен, и в котором не фигурировало бы Ромкиного отца…

— Мне нужно больше времени. Наверно, я тебя еще не до конца простила.

Парень кивнул и отошел на шаг, нервно озираясь по сторонам. Будто хотел удостовериться, что его провал особо никто не заметил.

— Я буду ждать столько, сколько потребуется, — не слишком-то убедительно заверил он. — Ты же приедешь ко мне в субботу? Отца не будет. Дом в нашем распоряжении на всю ночь…

"Нашем, и еще сотни приглашенных друзей", подумала я. Новость о том, что молодой Верстовский