— Вы правда хотите этого, или просто издеваетесь? — уточнил он.

— Конечно, не хочу! — вспылила я, чувствуя, как горят, зудят в приятном предвкушении губы. Чем больше мы говорили об этом, тем более неловко мне становилось. Пусть уж целует скорее, а то я расплавлюсь от стыда… Растекусь теплой дрожащей лужицей, ибо жар внутри и снаружи становился невыносимым. — Но если это единственный способ отделаться от вас, так уж и быть!

— Чудесная формулировка. Очень возбуждающая! — тоже рявкнул декан. — Всего хорошего, Марго. Выход справа от вас.

И он завел двигатель, ясно давая понять, что я могу быть свободна.

— Так и знала, что вы не сможете! — окончательно разозлилась я. — Все только на словах, а как дойдет до дела…

Верстовский нажал какую-то кнопку на панели, и спинка моего сидения вдруг откинулась назад. Не успела я ничего сообразить, как оказалась в полулежачем положении, а декан навис сверху, оперевшись руками о сиденье по бокам от меня.

— Неужели вам совсем меня не жалко, маленькая чертовка? — зашептал он мне прямо в лицо. — Знаете, какая статистика инфарктов у мужчин после сорока? Не боитесь, что у меня откажет сердце?..

Я боялась… Но не за него, а за себя. Так как не могла дать гарантии, что сама не умру от сердечного приступа. Вот и что было хвастаться своей молодостью? Чувствовала я себя в этот момент дряхлой старушкой: кровь ударила в голову и стучала молоточками по вискам, перед глазами скакали мошки, тело окаменело…

Все, что я видела перед собой в этот момент — это темные глаза декана, его зрачки, куда меня медленно и необратимо затягивало. Все, что ощущала — его горячее, неровное дыхание у себя на губах… и еще — острую необходимость исполнить задуманное… просто ради эксперимента, конечно.

И потому я сама взяла его за шею и ликвидировала последнее расстояние между нашими лицами.

И потом все исчезло на какое-то время. Ослепительная вспышка, ярость, нарастающий жар и нетерпение… Если бы меня попросили пересказать поэтапно, что происходило и какие эмоции я испытывала при этом, я не смогла бы этого сделать.

Просто почувствовала в какой-то момент, что Верстовский перестал опираться на руки и навалился на меня верхней частью туловища, и под его весом мне стало совсем жарко и хорошо. А движения его губ, поначалу медленные и осторожные, становились все более жадными.

А потом, еще через неопределенное количество времени, сообразила, что робко обнимаю его за талию, тогда как его руки уже вовсю шарят по моему телу: они беспардонно проникли под расстегнутую куртку и уже тянут за край заправленнной в джинсы водолазки… Прикасаются к обнаженному животу…

Мы очнулись от оглушительного, резкого и очень, очень злобного воя клаксона. Который явно продолжался уже какое-то время — просто до этого мы не обращали на него внимания. Декан резко отстранился, сел на свое место, одновременно возвращая спинку моего сидения в вертикальное положение, а потом отъехал и уткнулся капотом в небольшое "окно", уступая дорогу нетерпеливому москвичу. Он быстро пришел в себя и сообразил, что от него требовалось, тогда как я могла лишь открывать и закрывать набухший от поцелуев рот, словно выброшенная на берег рыба.

Пока мы целовались, машина Верстовского стояла и перегораживала проезд некому нетерпеливому москвичу, которому не терпелось попасть домой после тяжелого рабочего дня. Подождать он никак не мог: на это красноречиво указывало лицо водителя в проезжающем мимо авто. Его рот исказился в бесшумном крике, а руки выделывали неприличные жесты в отношении нас.

Дорожное происшествие не сильно затронуло нас: оно прошло параллельно, заглушенное шумом крови в ушах и грохотом беснующихся в голове мыслей. К тому же, окна машины неприлично запотели, будто внутри салона разыгралось воистине непристойное действие, а не маленький невинный поцелуй…

Ну ладно, не очень маленький — без понятия, сколько он продолжался, но минутой дело явно не ограничилось, судя по тому, что язык и губы чувствовали себя… уставшими.

И не совсем невинный. То есть, совсем не невинный. Я нащупала под рукой свою мокрую шапочку, приложила ее к краснющим щекам — кажется, раздалось тихое шипение, и от лица повалил пар.

Как теперь смотреть в глаза Ромке?..

— Маргарита… — официально начал Верстовский, и я отпрянула от него подальше, насколько это было возможно в условиях машины. Не могла его больше не видеть, ни слышать…

— Всего хорошего, Вениамин Эдуардович, — также официально сказала я, отчаянно нащупывая замок на двери. — Пожалуйста, забудьте о том, что произошло!

Я постаралась вложить в голос как можно больше холода — чтобы у него не осталось никаких сомнений по поводу результата эксперимента. И смогла все-таки приоткрыть дверь, и даже попыталась выбраться из машины… но поняла, что не в состоянии этого сделать. Что-то удерживало меня подле Верстовского. Сколько я ни дергалась, задница не желала отрываться от сиденья!

Декан хмыкнул и отстегнул ремень безопасности, о существовании которого я совершенно забыла.

После натопленного, словно банька, салона автомобиля, погода снаружи казалось настоящим кошмаром. И так уже мокрые ноги угодили прямиков в лужу, ветер пронзил насквозь…

Машина Верстовского не отъезжала… Посему я выпрямилась до хруста в спине и гордой, но деревянной походкой дошла до подъезда, умудрившись никуда не врезаться по дороге.

Кажется, сегодня мне не обойтись без водки… для растирания.

25. Портрет

Ты притянул меня, магнит жестокий,

Хоть не железо тянешь ты, а сердце,

Которое в любви верней, чем сталь.

Брось привлекать — не стану я тянуться.

("Сон в летнюю ночь", У. Шекспир)

Водка не помогла мне забыться — скорее, наоборот, усилила любовную "белую горячку". Возможно, я слишком щедро втирала сорокоградусный напиток в свое трепещущее от нереализованного желания тело?

Жар лишь усилился, как и страстные видения в моем воображении. Меня преследовали флэшбеки и дикие фантазии: о том, что было бы дальше, если б нас не прервал тот истеричный водитель (дай Боже ему здоровья за то, что прервал)…

Я чувствовала себя глубоко накосячившей, и потому всю оставшуюся неделю вела себя просто идеально.

Я была идеальной дочерью — не грубила и не спорила с родителями, а также вычистила до блеска всю квартиру (нужно было избавляться от эмоционального напряжения).

Идеальной студенткой — Мильнев даже сказал, что меня вслед за Гардениной "покусала фея учебы", настолько прилежно я писала конспекты и выполняла домашние задания.

Идеальной подругой — в четверг мы отправились по магазинам и подыскали Юльке крышесносные платье и комплект белья.