Но мужчина теперь говорил нечасто, а в диалог вступал скорее из вежливости, как мне показалось. В полузатемненной гостиной, в колеблющемся сиянии стремительно умирающих свечей, чья твердая основа размягчалась, текла и превращались в обжигающие лужицы воска, в которых один за одним тонули вспыхивающие в последний раз фитильки, творилось молчаливое волшебство. Сплетались невидимые глазу ниточки, тянущиеся между мной и Верстовским, вибрировали на высокой ноте оголенные, бесстыдно дрожащие в припадке страсти нервы…

Наваждение не прекращалось, а только усиливалось. "Потребуется больше времени, чтобы прийти в себя", вынуждена была заключить я.

Когда угощение закончилось, а чашки с чаем опустели по второму разу, декан с сыном начали собираться домой. Мы с Верстовским встали из-за стола последними. Мама, папа и Ромка уже вышли в ярко освещенную прихожую, мы же с деканом медленно потянулись следом, пользуясь тем, что в коридоре временно стало чересчур тесно. Я хотела что-то сказать ему, но разумные мысли предательски разбежались, и даже огромным усилием воли я не смогла согнать их в кучу. Что сказать? И, главное, как?.. А вдруг он хочет того же самого, тоже мучительно подбирает слова, и потому медлит?..

Я выскочила в коридор, как ошпаренная, и встала поближе к Роману, будто его близкое присутствие могло уберечь меня от любовного помешательства — несомненно, временного, но от того не менее шокирующего и неуместного. Мама уже открыла рот для заготовленных прощальных речей, но в этот момент увидела старшего Верстовского, вышедшего на свет.

— Ой, а что у вас с лицом, Вениамин Эдуардович?

Я в панике взглянула на декана — краснота еще держалась, хотя пятно стало гораздо бледнее, и в нем уже нельзя было угадать очертания моей пятерни.

— Ударился о книжный шкаф, пока шел в темноте, — процедил он.

— Ну вот, Марго! — возмутилась мама. — Так и знала, что ни к чему хорошему твое баловство не приведет!

Я скромно промолчала, потом что она была права. Хоть декан и поспешил заверить ее в собственной сохранности, в частичном повреждении его кожных покровов была повинна я, и никто другой.

— Рад знакомству, Вениамин. Надеюсь, еще увидимся, — весело сказал папа, пожимая Верстовскому руку.

— Верно! Как знать, может, мы тоже приедем к вам в гости? — поддержала его мама, а я чуть было не застонала от бестактности своих родителей. Не иначе, коньяк заставил их позабыть, что напрашиваться к кому-то домой подобным образом было не очень-то вежливо.

— Вениамин Эдуардович не любит гостей, — раздраженно сказала я, не в силах сдержать дерзости. — Так что вряд ли!

Все замолчали и посмотрели на меня. Все, кроме декана, который стал еще мрачнее.

— Это почему же я их не люблю? — небрежно вопросил он, накидывая на плечи пальто и приглаживая волосы перед зеркалом.

— Потому что в тот единственный раз, когда Рома пригласил меня к себе домой, вы практически выгнали меня оттуда, — изобличительным тоном разъяснила я. — И именно поэтому мы с друзьями ходим на вечеринки куда угодно, но только не к нему. Хотя размер вашей жилплощади больше всего располагает к многолюдным сборищам.

— О чем ты говоришь, Рита? — мама с папой выглядели сбитыми с толку и донельзя пристыженными. Пришел их черед поражаться наглости своей дочери. И я прикусила язык. Не дай бог декан вспомнит, при каких именно обстоятельствах он застал нас тогда с Ромой…

И он вспомнил. Четко, ярко и в деталях. Я поняла это по тому, как снова зарделись его скулы — на этот раз обе — а в глазах появилась жесткость.

— Вы неправильно меня поняли, Марго. Я совершенно не против гостей, — сухим и официальным тоном ответил он, но уже в следующий миг выдержка изменила ему, а язык произнес что-то другое, нежели то, о чем он думал. Или как раз-таки то?.. — Хотите, можете оттрахать… то есть, отгрохать у меня шикарную вечеринку! Хоть в следующие выходные.

Однозначно, я не хотела этого. Тогда почему несла всю эту чушь? Поди угадай! Возможно, мне хотелось хоть немного уронить образ декана в глазах моих родителей. Уж больно идеальным он в них получался.

— Не стоит! — великодушно заявила я, сама чуть не уронив себя на пол от такой оговорочки. Но тут в разговор вмешался обрадованный Ромка.

— Было бы здорово! — он хлопнул отца по плечу, широко улыбаясь. — Я так давно хотел этого, но не решался тебя попросить!

На том и порешили.

Верстовские откланялись и покинули нашу квартиру. По прощальному взгляду декана я догадалась, что-таки подпортила его светлый незамутненный облик. По всему выходило, что отец моего парня — социофоб, ревностно оберегающий свою шикарную жилплощадь от чужих поползновений, которого побаивается даже собственный сын и который так неповоротлив, что врезается в чужую мебель.

И это он еще не знал, что я приписала ему понос…

Каким бы воодушевленным ни выглядел Ромка, ни на какую вечеринку в особняке декана я идти не собиралась. Даже если она была заявлена не для красного словца. Слягу с тяжелой болезнью к следующим выходным… А, может, просто помру, не пережив сегодняшнего вечера — стоило притворить за гостями дверь, на меня со смертоносной мощью маленького торнадо накинулась моя мать.

— Как ты могла такое сказать, Маргарита?! — бушевала она, сверкая глазами, снова и снова припоминая свое унижение. — Почему ты такая невоспитанная? Это тебя в Лондоне научили говорить все, что приходит в голову? Теперь Вениамин будет думать, что ты позарилась на Романа из-за их "шикарной жилплощади"! Кстати… — мама перевела дух и взволнованно поправила растрепавшиеся в гневе локоны. — Она и правда так велика?..

23.1. Спермотоксикоз

Я снова плохо спала. То ругала декана последними словами, то погружалась в полу-воспоминания, полу-фантазии, в которых выдерживать его присутствие в моей жизни можно было лишь одним способом: перестать сопротивляться течению обстоятельств. Отдаться реке эмоций в надежде, что она знает, как лучше, и в итоге вынесет меня именно туда, где мне следует оказаться.

И это место было не просто садом Верстовского. Это была точка между небом и землей, в подвешенности, невесомости… Там, где приходится оставить все свои прошлые убеждения, мысли, заверения самой себя в том, что правильно, а что — нет. Отказаться от старого и впустить в душу новое.

Очень страшное место — темное, незнакомое, пугающее до дрожи. Я чувствовала, с него начнется совершенно новая глава в моей истории. И она принесет такие события и перевороты, о которых сейчас даже не грезится.

Верстовский ушел из гостей явно задетый за живое. Но откажется ли он от своих притязаний?