В её телефоне так много знакомых и незнакомых людей, что человек долго не может разобраться. В сообщении два слова «Ира ушла».

Слова отправлены. Страшная весть передана. Он принимает слова других людей. Иногда в трубке только рыдание.

– Борис, это я…

– Вы меня помните, я…

– Вы меня не знаете, мы с Ириной…

– Мы вместе с Ириной Михайловной…

Соболезнуют, восхищаются Ирой, благодарят за заботу. Все хотят сказать ей «спасибо». Ответить человек не может. Ему нужно учиться разговаривать. И ходить он не умеет – держится за стенку. Что нужно делать и зачем не знает. Как же он сможет жить? Но главное в другом – он не хочет.

Траурные обязанности. Их нужно выполнять. Можно на них не обратить внимания: как предложат, так пусть и будет. А если как раньше, как делали вместе, всегда, до сегодняшнего дня? Тогда важно всё. Сейчас это важно для одного, того, на ком осталась последняя забота. Выбираю гроб.

– Зачем вам такой? Есть дешевле. Все берут и довольны.

– Нас, при жизни, не интересовало, что у других. Я много чего не успел для неё сделать. И уже не сделаю. Это последнее, что осталось. Пока она здесь. Другого у неё не будет. Ничего.

– Для неё не имеет значения, а для вас расходы.

– Что имеет значение, а что нет, знают только там. Тут каждый решает сам, не за себя – за двоих.

Цветы. Ира к ним так трепетно относилась… а здесь? В этом месте нет гиацинтов и хризантемы не в почёте. Выбираю, чтобы было красиво (опять это слово, как же так!).

– Не забывайте, что принесут цветы. Тем более что у вас, похоже, будет много народа.

– Спасибо. Только у нас не народ, у нас близкие люди.

Зачем я придираюсь к словам? Это что, из-за постоянного стремления в последнее время зацепиться за соломинку? За всё, что хоть как-то могло нам помочь? Но ведь сейчас это лишь слова… Вспоминая прошедшие месяцы, убеждаюсь, что всё-таки каждое слово имеет значение. Нет… имело значение.

На самом деле меня нет. Теперь цветы положит другой человек – тот, который вошёл утром. Положит нам, обоим.

Ночь. Что такое сон? Его тоже нет. Закрываю глаза и вижу Ирочку. Как я её растираю, поворачиваю и укладываю удобно. Как она говорит «спасибо» и как меняется выражение её глаз – сквозь боль проступает любовь. Она никуда не ушла, она внутри. Боль хочет её заслонить и не может.

Морг. Ира красивая… только неподвижная. Много цветов. Они всегда её окружали… Смотреть не могу и не смотреть не могу.

Дорога из морга в крематорий. В «Мерседесе» четырнадцать человек, мы с Ирочкой… а её не посчитали. Моя рука на крышке гроба. Должен понимать, что её нет, а принять не могу, и подступает чувство, почти такое, будто мы, как всегда, едем вместе. Она же рядом… любовь не умирает. Хочу ехать и ехать, хотя бы так – только не останавливаться. Никогда. Господи, даже эту возможность сейчас отнимут – сознание возвращает, куда едем, – и потекли слёзы, не различаю цвета. Ведь это не «Мы» едем – это «я» везу «Её» … потому, что «я» не помог. Когда любишь, живёшь жизнью любимого человека, его чувства и переживания – это мои, это я сам и есть. Так было с местоимением «я» – оно исчезло, осталось «мы». И вот теперь второе, нет – первое «я», отняли. Всё потеряло смысл. Ведь на самом деле жил я для неё. А сейчас для чего? Лишь ставший несчастным человек понимает, что такое счастье. Свет любви не замечаешь, пока светло.

Крематорий. Иду за гробом до дверей… Забирают Иру. Оставляют одного. При жизни везде нужно оформлять документы. Нужно и после. Очередь. Сидят тихо. Говорить поздно. И уже не с кем. Бумаги заполняют быстро – в этом мире не задерживают.

Большой зал. Лица знакомые и незнакомые, слова, слёзы, слова. (Ринат сказал, что человек сто – середина рабочего дня. Спасибо ему, автобусы для Ириных коллег – его забота).

Молитва, хор, батюшка посыпает землёй, шагает с кадилом вокруг Ирочки. Выполняет ритуал. Будничный для него. Внутри была пустота, она наполнилась отчаянием. Каждый шаг батюшки добавляет слёз. С каждым шагом мир становится уже – сейчас он обойдёт, закончит, – и закончится всё.

Я подхожу последний… последний, кого видела она на Земле… последний, кто видел её… последние мгновения, пока мы вместе. Других не будет, и ничего другого больше не будет… Целую. Ледяные губы… Слёзы капают на её щёки, вытираю. Неужели это конец? Не увижу её… никогда… мою Иру, Ирину… Ирочку… Мир исчез.

Поминки. Многие встретились здесь в первый раз и, скорее всего, в последний, потому что объединяла их только Ира. Вдоль стенки специальные столики, мои ребята расставили на них фотографии. Красивая, в разных нарядах, в разных странах.

Ринат достаёт из дипломата толстенный конверт, там деньги:

– Возьми, пожалуйста, от сотрудников управления и от знакомых.

– Ринат, Иры нет… остальное не имеет значения. Я не могу принять. Деньги… попытка заменить её, извини.

– Это традиция. Чем ещё можно помочь?

– Нечем. Скажи всем спасибо… от неё. Потратьте на что-нибудь хорошее, сохранится память… и об этом тоже – она всегда думала о других.

Незнакомая женщина сунула конверт: «Это вам» – и убежала.

– Из Приморского отделения, Иру оттуда шесть лет назад перевели… скажу, куда вернуть.

Хороший человек не уходит. Он живёт, пока помнит, и продолжает жить, пока его помнят.

Столы, где сидим, стоят квадратом. Так мы ближе. Все хотят выразить благодарность Ирочке. Создаётся ощущение ореола вокруг моей любимой. Он расширяется теми, кто говорит. Рассказывают о случаях, когда Ира им помогла, и какое большое значение это сыграло в их судьбе. Гордость за Иру, за её внимание к людям. Мне от этой гордости ещё горше. Я знаю, что потерял. Другие чувствуют то же самое. Спасибо им. Сказать несколько слов, когда я встал и все замолчали, не получается. Слова вместе со слезами застряли в горле. Слова так и остались, а слёзы потекли. Но это не важно. Люди пришли по зову души. Если Ирина душа здесь, она поймёт и примет.