Солнце чеканило тени и свет, делая картинку контрастной и четкой. Солнце висело над горизонтом, до вечернего парома оставалось всего ничего, и Стократ последние мгновения позволял себе смотреть: паромы на Светлой редко задерживались, а ночевать на сыром берегу ему не хотелось. Наконец, кивнув солнцу, он повернулся и пошел вниз, по глубокой песчаной тропе, где справа и слева стрекотали кузнечики.

Под широким навесом на левом берегу собралось уже человек двадцать. Готовый паром стоял у пристани, приколотый к берегу ржавыми крючьями, но паромщика не было, и лошадь, приводившая паром в движение, мирно паслась на привязи.

Стократ поздоровался и сел, как обычно, в стороне от всех – его вид и меч больше пугали, чем располагали к разговору. Он долго учился держать себя с людьми: не давать волю ярости. Слушать и смотреть. Видеть за словами действительный смысл сказанного. Понимать интонацию и язык тела. С постижением этой науки люди стали ему интересны и даже симпатичны. Наблюдая за ними, он понял многое и о себе – но всякий раз, когда он приходил на новое место, вокруг возникало пустое пространство.

В Лесном Краю он заслужил молву, которая называла его по имени раньше, чем он успевал представиться новым знакомым – но на берегах Светлой он был бродяга с мечом и большего не желал; десять лет прошло с тех пор, как он получил меч из рук безымянного старика и ушел из приюта. Десять лет он шел и учился, не задумываясь о добре и зле. Десять лет смотрел в небо без страха и мог уснуть посреди чистого поля, лежа на спине.

Теперь небо было бархатное, закатное. Сидя вполоборота к будущим попутчикам, остругивая палочку и придав себе по возможности безобидный вид, Стократ искоса разглядывал тех, кто ждал парома. Четверка лесорубов – возвращаются с заработков, держатся вместе, играют в камушки. Купец с желчным недовольным лицом – что-то не сложилось у него в последние дни, просчитался со своей торговлей, зол на молодого ученика. Двое подростков, впервые покинувшие родной дом, идущие в замок властителя, где, по их расчетам, юнцов немедленно наймут охотниками или менестрелями. Двое взрослых братьев, сопровождающие сестру на выданье. Сестра, с бледным лицом и покорным взглядом, не в восторге от будущего замужества. Рыболовы, сидят на бочках с засоленной рыбой, везут улов на продажу и предвкушают веселую ночь в кабаке… А где же паромщик?

Солнце коснулось верхушек леса на правом пологом берегу.

– Солнце садится, – первым сказал ученик купца, парень в белой с утра, но порядком замызганной рубахе. – Пора отчаливать, где тот Хребетник?

Прочие пассажиры, до сих пор терпеливо сидевшие на бочках и деревянных чурбаках, вопросительно подняли головы. Как звали паромщика, мало кто помнил. Для постоянных и случайных пассажиров он был Хребетником – длинный, седой, сутулый мужчина, кроме двух берегов не знавший и не видевший ничего в жизни.

Лесорубы выругались строго по очереди, согласно с представлениями о старшинстве, принятыми в этой четверке. И так же по очереди прикрыли рот ладонью и виновато посмотрели на девушку – будто исполняя ритуал.

– Пойди, глянь, – сказал купец. – Что он там, спит?

Ученик поступил к купцу недавно, определил Стократ. Вон как кинулся исполнять поручение. Еще не понял, бедолага, что хозяин его – неудачник со скверным характером, причем первое следует из второго. Заснет во хмелю – проснется в долгах…

Желая заслужить одобрение, ученик бегом поскакал к хижине паромщика. Стукнул в дверь… Отворил, заглянул…

– Эй! – прозвучало от тропинки. Все, кто ждал парома под навесом и около, повернули головы.

Паромщик, чуть припадая на левую ногу, спускался с кручи на берег. Правый глаз у него был подбит и почти закрылся.

– Чего в дом лезешь, когда не приглашали? Отойди…

Лесорубы встали, как один, и принялись разминать ноги.

– Солнце садится! – недовольно крикнул конопатый рыболов. – Стемнеет скоро… Поехали, и так опоздавши!

Паромщик остановился шагах в двадцати от навеса. Поглядел за реку. Окинул взглядом будущих пассажиров…

– Сегодня не поедем, – сказал, будто бросил камень.

– Чего-чего? – первым заголосил ученик купца, который соображал быстро, но в соображении своем прыгал, как белка, по верхам. – Как это так?!

Рыбаки переглядывались, не веря ушам, братья девушки на выданье поднялись очень решительно, будто собираясь немедленно бить Хребетника. Лесорубы выругались одновременно, забыв про очередность и про девушку. Стократ, сидевший на камне у ограды, привалился спиной к деревянному столбу и прикрыл ножны полой плаща.

Паромщик стоял, глядя в песок, и говорил себе под нос, что паром не готов и сегодня не поедем. Он не утруждал себя поисками правдоподобных объяснений – а может, просто не умел выдумывать. Вокруг толпились возмущенные пассажиры: все рассчитывали ночевать сегодня под крышей и ужинать в харчевне, все требовали немедленно переправляться – но паромщик стоял, не двигаясь с места и не поднимая головы…

Между тем земля уже подрагивала.

Эти люди до сих пор не понимают, что случилось, подумал Стократ, незаметно перемещаясь за ограду, в заросли сухого камыша. Значит, прежде такой напасти не было. Девятнадцать человек, из них шестнадцать – взрослые сильные мужчины, при ножах и кинжалах, да вон и дубины у кого-то из рыболовов… Даже если не считать Стократа с его мечом – не многовато ли, не слишком ли дерзко для разбойников?

– И кто же? – спросил он вслух, вполголоса.

Сверху на тропе затрещали ветки. Земля задрожала так, что запрыгали щепки на песке. И всадники, восемь человек, слетели сверху в туче пыли, и люди в ужасе попятились и расступились.

Две бочки опрокинулись и лопнули. Из пробоин сизым потоком хлынула соленая рыба, и ноздри Стократа брезгливо дернулись. Всадники, не говоря ни слова, окружили людей на берегу – только ученик купца успел выхватить нож, да тут же и выронил.

Лица всадников скрывались под забралами. Плащи, на которых стражники носят гербы своих господ, были надеты наизнанку поверх кольчуг. Рассол моментально впитался в песок, соленая рыба трепетала под копытами, как живая.

Люди сбились у навеса, цепляясь друг за друга. Два брата зажали между собой сестру на выданье. Подростки встали спина к спине, и Стократ мельком подумал, что ребята хорошие, жалко. Паромщик пятился к своей хижине. Кто-то из всадников толкнул его в грудь тупой стороной копья, паромщик захрипел – и опрокинулся навзничь.

– Бабу, – сказали гулко из-под забрала. – Мальчишек. Этого, этого, и вот того…

Двое всадников спешились. Одинаковым жестом сняли с седел веревки. Легко выдернули из толпы подростков, накинули каждому петлю на плечи и связали мигом, не оставив сомнения в немалом опыте охоты на людей.

Третий выдернул из толпы девушку. Ее братья рванулись, скорее по привычке, чем от большой отваги, и тут же повалились, хрипя. Вслед за рассолом песок впитал кровь.