– Успеешь, – Шивар погрузился с головой и снова вынырнул. – Ты, боюсь, в этих делах не очень-то разбираешься, брат. С собой возишь книги, тяжелые, как камни, а про то, как управлять и властвовать, там ничего не написано.

– Там про все написано, брат, – Ворон вздохнул. – Пять вольных селений, которые под нашу руку попросились… жертвы были?

Шивар глянул с улыбкой. Тряхнул головой, разбрасывая капли с кончиков волос:

– Да какие жертвы. Даже стражу вводить не пришлось, поговорили по душам с их правителями, с выбранными старостами… Они не глупы.

– Неоценимый ты человек, – сказал Ворон.

– Рад, что ты это понимаешь, – без улыбки отозвался Шивар. – Ты владетель Вывор. А Выворот – не мелкое владеньице. Вывор – древняя столица, и тысячелетнее царство его возродится при нашей жизни!

– Я как раз хотел с тобой поговорить, – сказал Ворон.

Шивар насторожился:

– Послушай, тебя долго не было дома. Присмотрись сперва к нашим делам, не надо спешить…

– Ты так боишься того, что я предложу? – удивился Ворон.

Шивар выбрался из воды. Молоденькая служанка моментально набросила на его плечи покрывало.

– Я хочу основать на нашей земле Высокую Школу, – сказал Ворон.

Шивар медленно повернул голову:

– Одним словом, ты хочешь, чтобы древнее владение Выворот вошло в Сеть?

В это время забарабанили в дверь, и вбежал, грохоча сапогами, начальник стражи:

– Мой господин! – закричал он Шивару, а не Ворону. – Там… отряд на переправе перебили!

* * *

Ужин начался сразу после заката, и Стократ был вознагражден за терпение: к столу явилась умытая, причесанная девушка в пристойном домашнем платье. Стократ едва узнавал ее, во всяком случае, пока она держала глаза опущенными. Стоило ей, после церемонного приветствия, поднять голову и поглядеть прямо – ему захотелось снова поймать мяч и долго не отдавать.

– А это моя дочь, – небрежно сказал властитель. – Ее зовут Мир.

И, помолчав, добавил:

– Тут много бегает моих… Но все мальчишки.

Два его законных сына сидели здесь же, за столом, и Стократ понял, что они ревнуют. Старший был ровесник Мир. Младший – лет десяти.

– Властительница моя уже лет пять, как за гробом, – продолжал рассуждать Гран. – Или шесть?

Старший сын неприязненно посмотрел на отца. Младший не сводил глаз со Стократа – но при этом старался не встречаться с ним взглядом.

Реплики перемежались паузами, заполненными звоном ножей и вилок. На ужин подали мясо, скверно приготовленное и жесткое.

– Сделали, как ты советовал, колдун, – сказал властитель, вытирая рот салфеткой. – Отправили в Выворот… семь мертвецов и одного живого. Поглядим, что будет…

Он бросил салфетку поверх недоеденного мяса и строго посмотрел через стол:

– У нас мирный край. Мирный и спокойный. А тут такое среди бела дня! Люди стали хуже зверей, вот что я тебе скажу, особенно при власти. В Вывороте-то старик давно ума лишился, за него брат заправляет да племянник молодой, тот еще ублюдок. Шахты у них, рабов, видишь, не хватает им, а у нас рабства двести лет как нет… Хватают землю, людей убивают, к нам так и лезут, чтобы оттяпать. Мне, чтобы своих защитить, приходится налоги подымать, а из одной коровы три бочонка не выдоишь…

Он замолчал и внимательно посмотрел на Мир.

– Колдун… А что ты еще умеешь, кроме как мечом людей резать?

Стократ пожал плечами:

– А что тебе надо? Как-то пояснее скажи.

– У нас тут свадьба намечается, – очень вкрадчивым, бархатным голосом сообщил властитель.

У Мир соскочил нож с куска мяса и громко звякнул о тарелку. Она замерла, глядя вниз, внешне спокойная, но Стократ ощутил за этим спокойствием беззвучный взрыв.

– Так мне хотелось бы, чтобы на церемонии был колдун, – продолжал Гран. – Это как-то… солидно. Можно какую-нибудь ерунду, скажем, потешные огни. Но при этом чтобы там был твой меч… и ты сам тоже…

– А не слишком ли молода невеста? – спросил Стократ, очень вольно обходясь с приличиями.

Мир, только что бледная, за миг покраснела так резко, будто ей плеснули кровью в лицо.

– Подрастет, – отрезал властитель, бросив на нее короткий взгляд. – Пятнадцать лет – уже девица, дальше ждать некуда, Выворот наседает. Сами не выстоим, нужны союзники. Отдам Мир в Приречье, за тамошнего наследника, медлить не будем.

– Толстый идиот, – сказала Мир, не отрывая глаз от тарелки.

– Что?!

– Жирный дурак ваш наследник из Приречья. Не пойду за него.

– А, – сказал Гран, моментально успокаиваясь. – Пойду, не пойду, это мы давно уже в ступе толкли, на память повторяли. Ты, колдун, молодой еще, а вот будут у тебя дочери – узнаешь, почем у кобылы подковы…

Мир рывком встала из-за стола:

– Спасибо, наелась.

– Сядь, – сказал властитель с преувеличенной кротостью. Мир пошатнулась и села.

– Так как, колдун? Я заплатил бы.

– Потешных огней я делать не умею, – сказал Стократ, подумав.

– А просто рядом постоять? А там уж кто надо расскажет кому надо, что ты – тот самый, который восемь всадников на переправе порубил!

– Дай подумать, – ответил Стократ, чтобы не огорчать его скорым отказом. – Свадьба-то когда?

– Через пять дней, – властитель снова посмотрел на Мир. – Сейчас, на ночь глядя, отправлю вестника в Приречье…

Мир глядела в тарелку, на почти нетронутый кусок мяса. Поза изображала смирение – но Стократ отлично видел, что покорностью здесь даже не пахнет.

Впрочем, видел это и ее отец.

* * *

Семь мертвых тел лежали на одной телеге, накрытые темно-синими же плащами без гербов. Шивар вышел на крыльцо и так застыл – в наспех завязанных штанах и накинутом поверх рубахи халате.

Один, бледный и молодой, стоял на коленях, держа в руках помятый шлем. Руки дрожали, и забрало шлема позвякивало.

– Что здесь случилось? – Ворон решил, что пора и ему подать голос.

– Это колдун, – сказал стоявший на коленях. – Колдун их убил, Стократом зовут. Мы договорились с паромщиком… Пришли на берег, стали их брать…

– Кого? – резко спросил Ворон.

– Отдайте тела родным, – медленно сказал Шивар. – Ты, скотина, почему выжил, когда лучших людей убили?!

Стоявший на коленях склонился ниже:

– Я бы лучше умер, мой господин, чем вот так возвращаться.

– И умрешь, – бросил Шивар. – Что встали? – он обернулся к слугам, в ужасе замершим вокруг телеги. – Я сказал – тела отдайте родным, пусть хоронят. И каждой семье по двадцать золотых монет от меня…