В комнате тишина, лишь тихо шелестит в трубе отопления. Здесь ощущается легкий запах дерева от нового шкафа, который двое моих друзей собрали несколько часов назад. Теперь он прочно стоит у стены. Я принюхиваюсь, прислушиваюсь, вглядываюсь в комнату. Так странно лежать тут одной.

Это первая ночь в нашей новой квартире. В последние недели я – с помощью друзей, твоих родителей, твоих братьев и моего брата – работала не покладая рук, чтобы подготовить ее к нашему переезду. Твой старший брат и младший брат покрасили стены во всех комнатах, уложили ковровое покрытие на полу в спальне, пробили дыру в стене в ту комнату, которая изначально была задумана как гардеробная, но теперь станет комнатой Ивана. В отверстие они вставили дверь со стеклом, которая пропускает свет из моей спальни в его. Мои подруги наклеили обои в спальне и помогли мне упаковываться. Многие из них пришли к нам, несмотря на болезнь Ивана, заворачивали в газеты посуду, сортировали вещи на чердаке. Помогали мне принять решение, что из твоих вещей стоит выбросить, а что сохранить. Гуляли с Иваном в парке, когда я заразилась от него ротавирусом и должна была полежать. Некоторые из них сами заразились и заболели. И для меня, и для моих близких это были очень напряженные недели. Но мы все делали сообща. Вкалывали днем и ночью. И сегодня переезд состоялся. Точно в намеченные сроки. У нас получилось.

Когда грузовик с нашими вещами в последний раз выехал из Эншеде – я почему-то заказала слишком маленький, и ему пришлось делать несколько заходов, – в животе у меня защекотало от возбуждения и эйфории. Прощай, проклятое Эншеде! Прощай, проклятая квартира, в тебя я больше не вернусь! Если бы дело происходило в кино, я до половины высунулась бы из машины и стала бы кричать с развевающимися на ветру волосами. В реальности же я тихо сидела на своем сиденье, законопослушно пристегнувшись ремнем безопасности, и мысленно ругалась. Я не обернулась, когда мы отъезжали, не стала смотреть в зеркало заднего вида, с радостью встречая каждый метр, приближающий нас к нашему новому дому. Когда грузовик в последний раз преодолел мост, соединяющий южные окраины Стокгольма с Сёдермальмом, я позволила себе издать тихий радостный писк.

Потом мы снова вкалывали весь день. Собирали новую мебель, распаковывали коробки, вешали на стены картины – я к тому же еще и подавала пиццу и подливала вина своим напряженно работающим друзьям. Почти не думала об Иване. Знала, что он прекрасно проводит время у своей бабушки в Упсале. Предвкушала завтрашний день, когда он вернется домой – ко мне, в свой новый дом. Визуализировала картину, как он впервые переступит порог и увидит квартиру, где все вещи стоят по местам и где у него будет собственная комната. С новым приливом энергии я продолжала работать, пока день не сменился вечером, а потом ночью.

Было уже за полночь, когда последние помощники покинули квартиру. Даже интернет нам удалось подключить. Мы действительно поработали на славу. Осталось распаковать лишь несколько коробок – этим я займусь завтра, когда проснусь. Если мне вообще удастся заснуть сегодня ночью.

Я подавляю в себе желание послать эсэмэску своей мачехе и спросить, спит ли Иван, поскольку рискую разбудить их обоих этим сообщением. Вместо этого я выскальзываю из постели и еще раз прохожусь по квартире. Поскольку штор нет, фонари за окном заливают комнаты оранжевым светом, подчеркивающим силуэты предметов. Глаза быстро привыкают к полумраку. По пути в кухню, где мусорные мешки с газетами и картоном ожидают моего завтрашнего похода на помойку, я прихватываю из гостиной несколько пластиковых стаканчиков с остатками вина. Я выхожу на балкон, куда мы сегодня вечером выставили пластиковые стулья и где мои курящие друзья заполнили окурками целую банку из-под колы. Я поеживаюсь от холода. Ночи все еще холодные, хотя на смену весне уже вот-вот придет лето. Встав у перил балкона, я смотрю вниз на аллею, которая с сегодняшнего дня будет видна изо всех окон нашей квартиры. Огромная площадка с лесенкой, горками, качелями и круглым футбольным полем утопает в холодном свете прожекторов. В это время суток никто не играет в парке. Аллея тиха и пустынна. Я ломаю голову, будет ли Ивану не хватать возможности смотреть из окна на машины и автобусы. Понравится ли ему играть на этой площадке? Попытается ли он залезть на перила балкона и перебраться через них? Решаю для себя, что он никогда не будет находиться на балконе один. В последние месяцы Иван стал лазить совершенно виртуозно. Из своей кроватки он вылезает с легкостью, в результате чего мы вообще перестали ею пользоваться. Теперь он снова спит в моей постели, бессмысленно раз за разом запихивать его в кровать, в которой он не желает спать. Какой смысл, если у меня такая большая кровать? Какой смысл, если я скучаю без него, когда он отдаляется от меня больше, чем на метр.

Подруги помогли мне вставить в рамки твои фотографии, которые теперь украшают свежевыкрашенные стены в его комнате. Черно-белая, на которой ты улыбаешься, которая была на похоронах, и большая фотография тебя в детстве, которую мне дала твоя мама. И еще много маленьких – целый коллаж фотографий вас с Иваном вместе. На одной из них вы с Иваном лежите на нашем диване. Ты слегка надавливаешь пальцем на его щеку, и я точно знаю, какой звук ты издаешь в тот момент, когда делается снимок. Иван хохочет, и во рту у него видны лишь два зубика из тех, которые есть у него сейчас. На второй фотографии вы сидите на мостках. Этот снимок сделан со скалы чуть позади, было лето, и я помню, что я подумала, не надежнее ли было бы надеть на Ивана спасательный жилет. Самая прекрасная фотография в коллаже представляет одного Ивана. И твои руки. Ты поднимаешь его к небу, оно ясное и голубое, видны твои руки, когда ты несешь его высоко-высоко в воздухе, повернув к себе лицом. Иван смеется. Изо рта у него льется слюна – прозрачная струйка прямо в камеру. Разителен контраст между небом и Иваном, на лицо которому падает тень от белой панамки. Фотография выглядит как монтаж. Я надеюсь, что когда-нибудь Иван оценит этот коллаж. Папина картина – вот как мы ее будем называть, это я уже решила.

В комнате Ивана стоит деревянный сундук, который сколотил твой папа. Он вложил в него всю душу – работа заняла у него почти месяц. Он сказал, что очень остро ощущал твое присутствие, когда возился в мастерской. Словно вы стояли бок о бок. Твой голос все время звучал у него в голове во время работы. Во время ваших разговоров ты четко объяснил своему папе, чего ты от него хочешь. «Возьми себя в руки, – сказал ты ему. – Не вздумай ложиться и впадать в депрессию. Не дай себя сломить. У тебя впереди еще целая жизнь. У тебя есть люди, которым ты нужен. Позаботься о маме. Помоги Каролине воспитывать Ивана. Будь рядом с ними». Вот что ты говорил своему отцу во время разговоров, которые вы вели за верстаком с молотком, наждачкой и саморезами, перед сундуком, который поспел точно к переезду и теперь стоит в комнате Ивана.

Когда твой папа рассказывает о разговорах с тобой, я узнаю себя. Я веду себя так же, но в других ситуациях. Каждый раз обсуждаю с тобой, прежде чем принять решение. Спрашиваю тебя, как ты считаешь – хорошо ли это для меня и Ивана. Иногда мне приходится уговаривать тебя, тратить силы на то, чтобы рассуждать и приводить аргументы, как я делала, пока ты был жив. Привычка осталась. У меня в голове ты высказывал сомнения по поводу переезда. В моей голове ты счел, что ипотека, которую я намерена взять, будучи одна с ребенком, слишком велика и предполагает экономическую нестабильность. «А что, если ты лишишься работы?» – спросил ты. «Не лишусь, – ответила я. – А если это случится, тут же найду себе новую». «Мы не можем оставаться здесь, это просто невозможно», – продолжала я. Переезд мы обсуждали всю ночь. Мы взвешивали плюсы – быть ближе к моим друзьям и знакомым и отделаться от квартиры, которая навевала на меня тоску и страх – и минусы в виде большого займа и меньшей площади. На рассвете мы договорились, что я все же могу переехать. И потом я переехала. И вот я стою здесь, на балконе, который завтра представлю Ивану вместе с остальными комнатами, игрушками, мебелью и фотографиями на стенах. Мне не хватает Ивана. Мне хотелось бы, чтобы он разделил со мной и эту первую ночь.