Здесь-то и начинаются вопросы. Вроде бы ни у кого не вызывает сомнения тот факт, что Один – это главный начальник у скандинавов. Но об Одине нам сообщает не только Снорри Стурлусон в своей «Эдде»: первым человеком, описавшим германское язычество, был Гай Юлий Цезарь. В «Записках о Галльской войне», предположительно написанных в 52–51 годах до н. э., он рассказывал в том числе и о германцах. Впрочем, в этом отношении Цезарь являлся не самым аккуратным автором, потому что даже не особенно видел разницу между галлами и теми же германцами. А вот его последователи (например, Тацит в своей «Германии», составленной полутора столетиями позже) уже гораздо увереннее различали кельтов и германцев (хотя тоже, конечно, не до конца) и оставили много ценных замечаний по данному поводу. В Средние века это славное занятие продолжили, в частности, магистр церкви Адам Бременский, написавший в XI веке труд «Деяния архиепископов Гамбургской церкви», и Саксон Грамматик, создавший в начале XIII века «Деяния данов». Обычаи северных германцев они описывали уже со своей, христианской стороны. Выяснилось, между прочим, что еще в XI веке в Скандинавии вполне действовали языческие святилища, где приносились жертвы, в том числе и человеческие.

Перечисленные источники являются подтверждениями и параллельными материалами в дополнение к «Старшей» и «Младшей Эдде». Как все было на самом деле, доподлинно не известно, однако есть серьезные предположения, что реальная ситуация заметно отличалась от любого описания. Например, античные авторы утверждали, что германцы поклоняются Меркурию (Гермесу)[117]. Но ведь по античным понятиям Гермес – это практически мальчик на побегушках, посланник богов, который везде успевает, параллельно заведуя торговлей и всякими хитростями. Поразмыслив, мы согласимся с тем, что Один – самый настоящий Гермес, потому что он является богом колдунов и шаманов, проникающим во все миры, все видящим и все знающим. Один из кеннингов Одина – «странник». Спрашивается, разве могло такое божество быть главным у скандинавов? Логично предположить, что в жизни древних германцев произошло нечто, вдруг сделавшее этого бога-посланника главным богом. В поздних источниках Один уже однозначно всеотец, демиург, который создал наш, срединный, мир.

Но все-таки – почему именно Один? В поисках ответа сто́ит присмотреться к общеиндоевропейскому пантеону и его отражению в текстах, современных ему. Например, «Ригведа»[118] является гораздо более древним произведением, чем «Старшая Эдда», и в ней место верховного бога занимает Индра – победитель дракона, творец, громовержец. В «Ригведе» ему посвящено максимальное количество гимнов. Этот бог вполне очевидно ассоциируется с германским Тором – или, как вариант, с его почти тезкой Тюром (не забудем, что это два разных бога). Судя по всему, у германцев верховным богом долгое время был именно Тюр[119], одно из древнейших, универсальных божеств, гораздо более согласующееся со всей системой мифологии; но в какой-то момент его место занял Один. Повторюсь: Один вторичен по сравнению с Тюром, эта фигура представляет собой производный результат какого-то переосмысления мифов. Ведь наличие богов в мире – данность, всем понятная изначально. А вот потребность этих богов в посланнике уже означает некую функцию. О функциях человек, постигающий пространство, думает уже во вторую очередь: сначала нужно явить сущность у себя в голове, а потом приписать этой сущности определенные функции. Поэтому Один появился позже, чем Тюр, и позже, чем Тор[120]. Ведь Тора, с его фирменным грохотом, замечательно видно и слышно без всяких посредников: с какой стати ему вдруг понадобился бы посланник? Он и сам прекрасно справляется со своими обязанностями. Получается, Один узурпировал верховную власть у более древних богов, и с этим связаны колоссальные общественно-экономические процессы. Об этом мы и поговорим подробнее – как Один воссел на трон и откуда он там взялся вообще.

Произошло это, естественно, задолго до появления викингов, однако у скандинавов такое событие получило наиболее яркое выражение благодаря красивым произведениям, создающим целостную картину: «Эддам», «Беовульфу» и др. Собственно, из этих произведений нам и известны подробности. Тем не менее важно четко уяснить следующее: Один на троне верховного бога изначально не сидел.

Фигура Одина действительно очень интересна. Этого бога германцы называли по-другому: Вотан или Воден (в зависимости от источника, сообщающего нам об этом). Именно про него Адам Бременский писал, что Вотан – это ярость (Wodan id est furor). Ярость никак не может быть верховным богом! Вот, допустим, Зевс-громовержец – нормальное индоевропейское божество. Или древнеиндийский Дьяус, уже во 2-м тысячелетии до н. э. отвечавший за небо и небесный свет[121]. Функции у Зевса в общем вполне сопоставимы с функциями Дьяуса и Индры – потому что все они громовержцы; в этом они сходятся и с Тором.

Однако Зевс служит главным богом у цивилизованных греков, а у германцев почему-то им становится Меркурий. Его образ во многом архетипичен, потому что он оказывается замешан в огромном множестве разнообразных событий. Во-первых, Один сам себя принес в жертву. Как нам известно из «Эдды», он приколотил себя копьем к Мировому древу – ясеню Иггдрасилю – и провисел на нем девять суток, после чего обрел мудрость рун. Во-вторых, Один подарил людям священный напиток – мед поэзии, который украл у великанов интересным и необычным способом.