«Спасибо тебе за все. Я буду тебя помнить».

Супер. Такое на памятниках пишут, еще бы цветы прислала, бумажные, лентой с надписями перевязанные. Внутри поднималась злость на Эву, которая просто напросто вычеркнула Макара из своей жизни одной единственной транзакцией.

Подошла Алена и присела сзади, положив ему на плечо подбородок.

— Мак, — ее шепот раздавался у самого уха, — это только к лучшему, Мак. Ну подумай сам, ребенка будет растить родной отец, а у нас с тобой будет свой ребенок, хочешь?

— Нет.

— Как скажешь. Мы с тобой всегда договоримся, любимый, мы ведь столько лет вместе и так хорошо знаем друг друга.

Алена еще что-то говорила, а Мак думал. Она все правильно говорит, хватит позволять делать из себя идиота и идти на поводу призрачных чувств, когда рядом есть вполне реальная женщина. Которую он знает со школы, в которую он столько лет был влюблен, на которой он женат, в конце концов. И никуда это чувство не делось, надо просто каждый день говорить себе, какая у них замечательная семья и большая любовь.

Его жена ему ровня, уж она точно не стала бы мараться из-за такой мизерной суммы. А Эва предала его за деньги, за которые даже дом приличный не купишь. Макар отхлебнул виски и снова уставился в записку. Надо ее забыть, вырвать из сердца, выбросить из головы, как она его выбросила, начисто стереть из памяти.

Если каждый день повторять, как у них с Аленой все радужно и безоблачно, так и будет, если намертво вбить себе это в голову, то однажды в это можно будет поверить. Пусть это будет Алена, которая что-то продолжает нашептывать ему на ухо. Какая в сущности разница, кто, если это не Эва? Разницы не было никакой.

Макар встал, выплеснул из бокала в раковину остатки виски и разорвал на мелкие клочки записку.

«Прощай, Эва. И лучше нам больше никогда не пересекаться».

Два года восемь месяцев спустя

— Улетный он, конечно, перс, этот Ямпольский, но думаю, всем можно расслабиться, он уже выбрал себе игрушку, — Кристина выпустила облачко дыма в открытое окно и удобнее уселась на подоконнике.

— Почему ты так думаешь, Тин? — Эва бережно сложила фотокамеру и застегнула чехол.

— А ты разве не слышала? Он позавчера всю ночь Снежку у себя на Манхэттене драл! Отгадай с трех раз, кто победит на этом … конкурсе.

Эва покачала головой. Таких подробностей она не слышала. Знала лишь, что «Манхэттен» — это отель, принадлежащий олигарху и миллиардеру Ямпольскому, там же по слухам у него имелись собственные аппартаменты. Целую неделю в офисе только и разговоров было о Ямпольском, но это было совсем не удивительно, зная, кто спонсировал предстоящий конкурс.

— И побрякушками она пришла увешанная как новогодняя елка, там на десятку зелени точно будет, — продолжила Кристина, и Эва ободряюще улыбнулась.

Кристина ей нравилась — дочка мамы-прокурора, абсолютно безбашенная, никаких «стопов», и при этом без малейшего намека на спесь или высокомерие. И сейчас в ней говорила не зависть, а скорее, стремление к справедливости. Да и Снежану в коллективе не особо любили.

Эве вообще нравилось работать с девочками, и сами девочки нравились, и работу свою она любила, хоть поначалу было сложно привыкнуть к тому, что дочка остается с няней. Няню рекомендовала София, и нареканий на нее у Эвы пока не было.

Навроцкий ее не торопил, подбрасывал заказы, которые можно было делать удаленно, но Эва понимала, что долго засиживаться дома нельзя. Она поставила себе цель — вернуть сестре долг как можно скорее, а значит ей как можно скорее следовало выйти на работу.

Три года назад, уехав от Макара, Эва некоторое время терзалась, правильно ли поступила, что уехала, не дождавшись его, сбежала как преступница. А ведь он несколько раз повторял, как чувствовал: «Дождись!» И что про Машку не сказала, тоже терзалась, пока не увидела месяца через три репортаж из светской хроники — чета Демидовых на одной из презентаций. Хоть картину с них пиши, и кстати, на беременную сестренка никак не тянула.

Потеряла ребенка? Или обманула? Эва жадно рассматривала фотографии. Ничего нового, сияющая Алена и каменноликий Макар, но он всегда такой. На фото такой. Эва знала его другим, помнила, как менялось его лицо, когда он играл с дочкой. Или когда смотрел, как Эва ее кормит, или когда он ворвался в родзал и увидел Эву на каталке, или когда нашел ее полуживую, сгорающую от лихорадки.

Каким же он был настоящим? Ведь на видео, которое с триумфальным видом демонстрировала ей Алена, он тоже был настоящим, Эва до сих пор помнит отчаяние и ревность, которые охватили ее при виде ритмично поднимающейся и опускающейся спины Макара. И она помнит, каким возбужденным он от нее уехал. Так может… Может, не стоило его отпускать?

У Эвы от кончиков пальцев до корней волос бежали тоненькие струйки, когда она представляла, как все закончилось бы, не оттолкни она тогда Макара. И внутренний голос подсказывал, что все тогда было бы по-другому.

Навроцкие помогли купить квартиру в столице и продать ту, что досталась от мамы, а поначалу поселили в одной из своих квартир. Теперь никто не скажет, что она нищая и бездомная, и никто не посмеет отобрать ребенка. Все трое Навроцких, включая их дочь Женю, обожали маленькую Машку, но так как Эва ее, конечно, не любил никто. Хотя нет, любил бы. Макар. Если бы она позволила…

Иногда Эва смотрела на свою малышку, и у нее дыхание перехватывало, ее затапливала бесконечная благодарность к Макару, ведь если бы не он, у Эвы не было бы такой чудо-девочки. Но то, что Эва лишила ребенка отцовской любви — сумасшедшей, и в то же время щемяще-нежной — тоже мучило и грызло ее. Он любил именно этого ребенка просто как дочку Эвы, а она даже не пыталась себя обманывать, что так обожает дочку потому, что Маша дочь Макара.

Она не могла отделаться от мысли, что где-то в ее выводы закралась ошибка, но чем больше Эва думала об этом, тем тяжелее становилось на душе, и она приучила себя отталкивать неудобные мысли, а тем более, угрызения совести.

Эва отчаянно старалась любить Машку за двоих и с ужасом ждала того дня, когда дочь задаст ей вопрос, который рано или поздно задают все брошенные дети: «Мама, где мой папа?» И все чаще она представляла лицо Макара — или это он ей снился? — когда он узнает, кем ему приходится «девочка Эвочки»…

— Девочки, девочки, все готовы? Песни выучили, которые я вам роздал? — в комнату вошел Навроцкий, взмыленный и деловой. Вслед за ним вплыли другие девицы и расселись по студии. — Кристюха, ты почему куришь в помещении? Каждый раз одно и то же!

— Ой, Борис Альбертович, толку с ваших песен, — фыркнула Кристина, — Ямпольский с таким кислым фейсом их слушает, что лучше б мы не позорились!

— Много ты понимаешь, — принялся махать Навроцкий папкой с документами, разгоняя дым, — Арсену Павловичу очень нравится! Ты же попала в конкурс? Попала, видишь, я лучше его знаю. А «Грибы» твои он точно не слушает.