на пару дорожек. Ему было плевать. Он насыпал щепотку на ребро ладони, чувствуя себя доктором Джекилом, который вот-вот примет испорченное зелье. Стивенсон написал «Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда» в 1880-х, когда принимал кокаин от туберкулеза.

«Что ж, посмотрим, действительно ли эта штука разгоняет словно ракета, как трубят на каждом углу», – подумал он.

Под прикрытием звуков льющейся из крана водопроводной воды он сделал две затяжки и смыл остальное, включая трубочку, в унитаз. Затем помыл руки, рот и лицо; промыл нос водой, как учила Ямайка.

Кокаин завел его гипердвигатель за девяносто секунд, подобно тому, как бак с закисью азота форсирует с наддувом гоночную машину. Он помнил все, что должен сделать, просматривать заметки не требовалось. Джонатан с ходу разделался с оставшейся стопкой макетов, выпив по ходу еще восемь кружек кофе.

– Никогда не слышал, чтобы ты напевал во время работы, – сказал Баш.

Джонатан рассмеялся и пожал плечами. Если кокаин повышает производительность, то он не против.

Этот эффект легко полюбить.

За ужином Джонатан увидел на пальце Камелы помолвочное кольцо с бриллиантом, и это вызвало депрессию шекспировского размаха. Он не сводил мрачного взгляда с камня, блестевшего на ее безымянном пальце. Так священники пялятся на груди прихожанок, отрешенно и инстинктивно.

В своей кепке Баш напоминал двенадцатилетнего мальчика с самой активной в мире щитовидной железой.

На ужин была курица с тархуном и свежими овощами, капустный салат со сладким перцем и хикама. На десерт – тонко нарезанная клубника со сливками и шоколадом в высоких креманках. Баш почувствовал подавленность Джонатана и понял, что позже его ждет серьезный разговор, поэтому игнорировал дискомфорт друга с прохладным, напускным безразличием.

Вместе они посмотрели взятую напрокат кассету с фильмом «Амазонки на Луне». Камела смеялась там, где нужно. В десять важно откланялась и, по ее словам, «отошла ко сну». На ней было бархатное платье с запа́хом, глубоким декольте и широким вышитым поясом. Она его немного перешила и подложила плечики. В итоге наряд должен был впечатлять, подчеркивать достоинства вновь появляющейся фигуры и умело скрывать участки, требующие улучшений.

Баш долго и громко смеялся – над фильмом, редкими шутками Джонатана и практически над всем, чем можно. Он из кожи вон лез, чтобы показать, как чудесно проводит время. В одиночку выпил шесть бутылок пива «Тихоня», перемежая их турбо-кофе с двойной дозой алкоголя, и съел не меньше пятидесяти печений с предсказаниями.

Придерживайся своих идеалов. О человеке узнают по делам.

Услышав, что в спальне заработал вентилятор, Джонатан придвинулся ближе к Башу на диване и тихо спросил:

– Хорошо, чувак, какого хрена здесь происходит?

– А на что это похоже? – Баш был бухой.

– Пару дней назад ты мне лапшу на уши вешал о том, что Баш плюс Камела равняется «ни за что на свете». Меня едва солнечный удар не хватил от блеска ее кольца. Похоже, твой уик-энд тоже был полон событий, жеребец.

Баш махнул рукой с полупустой бутылкой «Тихони», превратив ее содержимое в пену.

– Я тебе когда-нибудь рассказывал, зачем Камми приехала в Чикаго? Не для того, чтобы прыгать с одной идиотской секретарской работы на другую.

– Ты рассказывал, что вы сошлись после того, как ее бросил жених.

– Ага. Что ж, тут такая история, приятель. Пока она не замужем, у нее нет ни шиша. Ее миссия – вернуться в Айову к мамочке и папочке с кольцом на пальце, если можно так выразиться. – Его луизианский акцент снова проявился. Поэтому каждое второе слово, погруженное в благородный южный мед, звучало странно и непонятно. – Потом мамочка и папочка подарят ей домик на три спальни в престижном пригороде, две одинаковые «вольво» и медовый месяц длиною в год, где их единственная дочурка пожелает. – Последнее слово он произнес как поджалает.

– Чем занимаются ее родители? – Джонатан вертел в руках Магический шар Баша.

– Производством компьютерных клавиатур. Третий завод по объему производства в Америке. – У него начались проблемы с произнесением твердых согласных звуков. Он попытался смыть бессвязность речи глотком пива «Тихоня». – Теперь вы, простые смертные, скажете: «Боже, парень, ты же продаешься, разве нет?»

– Да, я так и подумал.

– Ты прав. Вторжение жопарей. Но давай по чесноку, Джонатан… Мне в этом году исполняется тридцать мать их четыре. И знаешь что? Я не прочь на годик сгонять в оплачиваемый отпуск. И в браке нет ничего такого, что нельзя исправить разводом.

В окошке Магического шара всплыла надпись: «Поцелуй меня в зад».

Слова Баша звучали мрачно и замкнуто. Он понимал, что поступает совсем не благородно, но надеялся получить поддержку. Джонатан чувствовал ясность, силу и контроль над ситуацией – так он чувствовал себя после приема кокаина – хотя в то же время ощущал себя очень старым и уставшим.

Джонатан похлопал Баша по плечу и понял, как его друг напряжен.

– Эй, мужик, не мне решать, делать тебе это или нет. У меня самого жизнь – катастрофа.

Баш пригвоздил его взглядом блестящих глаз:

– Не начинай опять дерьмо про Аманду. Я не в настроении, бро.

– Я и не собирался.

– Собирался. Еще как собирался. – Его дыхание участилось, как у разъяренного быка, готового броситься на красную тряпку. – Мужик, когда ты признаешь, что Аманда… вся эта боль и херня, через которую ты прошел… – это просто…

– Тише, остынь, успокойся, хорошо? – Страшно было видеть Баша в таком состоянии – грустного, тихого, не на позитиве. Будто задрал тогу Аполлона, а под ней оказался пенис размером с гороховый стручок.

– Слушай, может, дело в тебе, Баш? Может, это ты помог Камеле стать лучше? Помог ей приблизиться к оптимальной версии себя. И это хорошо. Боже, если ты кому-то помог, как это может быть плохо? Ты и мне часто помогал, гораздо чаще, чем я заслуживаю. Если бы тебя не было рядом, я давно руки бы на себя наложил. Мои другие, так называемые друзья просто испарились. Да пошли они к черту! Ты сказал, что не бросишь меня, и сдержал обещание. А друзья обычно так не говорят. Они рассказывают об этом лишь на похоронах, когда уже слишком поздно и ни черта не значит.

Джонатан понимал, что переливает из пустого в порожнее, вешает лапшу на уши, хватается за поверхностную логику. Но его представление было достаточно напряженным, чтобы удержать Баша от слез. Если бы он разрыдался, Джонатан сделал бы то же самое.

– Но я здесь, потому что тебе было не все равно, мужик, и я говорю тебе, что ты – хозяин своей жизни. Если интересно мое мнение,