Алой Леди, но написана для загадочной девы из Средиземья. С неохотой освободившись из объятий, дарящих неповторимое ощущение магии, пробирающейся крошечными змейками под кожу, музыкант взял серебряную арфу и, с чувством вины из-за невыполненной работы вспомнив, что должен писать песни для нолдорана, запел о любви:

— В сердце жизни свет,

Я познать его готов,

Прочь уплыв от прежних берегов!

Мне не быть с тобой…

Боль разлуки, горечь слов,

Расставанье — плата за любовь!

Помни обо мне,

Верь, и я вернусь

К берегам бескрайним.

Постучу дождём,

Ветром прикоснусь

Тихим утром ранним.

Там, где слёз в тишине

Серебристый свет,

Вспомни обо мне,

Пусть я лишь поэт,

Проклятый изгнанник!

В сердце посмотри:

Плод запретный — жар любви…

Крылья — дар заоблачных высот!

Первый луч зари —

Новый день меняет мир,

Разрушая тайны волшебство!

И настанет день

В мире суеты,

Но не разбудишь ты

И не согреешь взглядом!

Всё отдам за миг,

За короткий миг —

Боль свою забыть

И быть с тобою рядом,

Просто рядом быть!

Кто я?

Гость в чужом краю!

Шаг мой

Жизнь перечеркнул.

Сон мой —

Память прошлых дней!

Помни обо мне,

Верь, и я вернусь

К берегам бескрайним.

Постучу дождём,

Ветром прикоснусь

Тихим утром ранним.

Вспомни обо мне,

Пусть я лишь поэт,

Проклятый изгнанник!

Ладонь Зеленоглазки легла на замершую на струнах руку менестреля, по коже растеклось волнами ласковое участливое тепло. Эльфийка больше не пыталась соблазнять певца, и он был за это бесконечно благодарен.

Примечание к части Песня группы Гранд-Куражъ "Помни обо мне"

Хитлум. Туманная Земля

Чуткий сон звучал серебряными колокольчиками на детской игрушке, которую подвешивают к колыбели, бубенчиками для украшения волос и животворящей росой священных валинорских Древ. Нолофинвэ видел супругу, гладящую по головке младшего сына, целующую крошечные пальчики, обхватившие её мизинец. Маленький Турукано хотел играть, даже несмотря на усталость, капризничал и тянулся ручкой к висящему над головой расправившему крылья золотому с белым орлу.

«У Турьо не было такой игрушки», — подумал Нолофинвэ, почему-то усомнившись в достоверности сна, который всё больше уходил от реальных воспоминаний в фантазии — обстановка дворца уже ничем не напоминала тирионскую, утратив неповторимую изящность и изысканность, приобретя вычурность и нагромождённость грубых узоров.

Анайрэ обернулась на супруга. Что на ней за платье?

«Ты не спишь? — спросила она. — И наш сын тоже. Это неправильно, невозможно: кто-то из вас должен заснуть. Ты споёшь Турукано колыбельную? Или он тебе?»

«Но я ведь и так сплю! — с изумлением произнёс нолдоран, и вдруг зазвучала музыка. — Это не здесь, не во сне, — сообщил Нолофинвэ супруге. — Это исполняют на улице, в моём будущем городе в Земле Тумана. Если бы ты была смелее, разделила бы славу со мной. Только представь: я теперь хозяин земель Феанаро в Эндорэ! Они теперь мои, как и корона!»

Однако Анайрэ отрицательно покачала головой, и её губы зашевелились в такт доносящейся песне.

По лазоревой степи

Ходит ветер молодой,

С белой гривой до копыт,

С позолоченной уздой.

Монистовый звон

Эльфийских стремян —

Сияньем рождён

И сумраком прян.

Из кувшина через край

Льётся в небо молоко.

Спи, мой милый, засыпай,

Завтра ехать далеко.

Рассвета искал —

Ушёл невредим,

Меня целовал

Не ты ли один?

Как у двери нолдорана выросла трава.

Я ли не твоя стрела, я ль тебе не тетива?

Ты — сердце огня, 

Ты — песня знамен,

Покинешь меня, 

Ветрами пленён.

Рыданием струн —

В дорожный туман,

Небесный табун,

Тяжелый колчан.

Чужая стрела,

Исиль — пополам,

Полынь да зола —

Тебе, нолдоран.

Тревожить ковыль — тебе в других берегах,

И золотом стыть — тебе в далёких горах.

А мне — вышивать 

Оливковый лён,

Слезами ронять

Монистовый звон.

Обручью костра

Навеки верна —

Тебе не сестра,

Тебе не жена.

Маленький Турукано посмотрел на отца глазами взрослого эльфа — с холодной, долго подавляемой ненавистью, и Нолофинвэ проснулся.

«Что-то не так! — крутилось в голове. — Я должен собрать совет, пусть принесут все собранные сведения! Я обязан понять, о чём меня предупреждал сон!»

Хотелось надеяться, что видение было лишь отражением тоски по дому, жене и сыну, однако нолдоран уже решил для себя, что всегда, что бы ни происходило, рассчитывать приходится на наихудшее развитие событий.

***

Напряжённо вглядываясь в полог шатра, Финдекано сидел абсолютно неподвижно, лишь едва заметно ритмично постукивал пальцем по столу. Нолдоран задал немой вопрос и получил беззвучный отрицательный ответ, слишком ожидаемый, но от этого не менее болезненный: Турукано не присылал писем, и неизвестно — читал ли отправленные отцом послания.

— Вот теперь всё по справедливости! — донёсся с улицы торжествующий возглас. — Земли Феанаро, швырнувшего нас в Хэлкараксэ на верную смерть, наши! Корона — наша! Эру нас не оставил! Всё было не зря!

Сидящий напротив нолдорана Аралкарион довольно хмыкнул, Варнондо сделал вид, что улыбается, Ранион согласно кивнул. Да, судьба щедро наградила тех, кто не отступил, кто выжил. Финдекано остался с каменным лицом, по-прежнему постукивая по столу. Ритм не соответствовал исполняемой Акларикветом музыке, мешал менестрелю, однако тот не подстраивался под принца, продолжая свою мелодию, уверенный, что лучше знает, какие темы должны звучать во время совета у нолдорана.

Посланник лорда Новэ сидел, опустив глаза, интересуясь, будто бы, исключительно вином в кубке и закуской в тарелке.

— Гонцов из Эглареста и Бритомбара, — вежливо, однако с нажимом, сказал Нолофинвэ, — я встречаю едва ли не чаще, нежели собственных подданных.

Посланник Кирдана согласно кивнул, мол именно так и должно быть, как же иначе?

— При этом, — взгляд нолдорана стал угрожающим, — вестей из Невраста я