крайне забавным, особенно веселила реакция обречённых. Перепробовав разные способы расправы над шахтёрами, смотрители хотели придумать нечто новое, чего ещё не делали, однако не хватало воображения. Единственное, что удалось предложить — заставить эльфов самих изобрести для себя изощрённую казнь. Реакция рабов настолько развеселила орков, что те напились и закусили даже не приготовленным мясом шахтёра, которого убили, методично раскрошив все кости рук, ног и рёбер.

Появление Балрога стало неожиданностью и далеко не приятной, но, разумеется, никто не осмелился выказать недовольство. Усиленно изображая трезвость, орки встали, вытянувшись струной и почтительно оскалились.

Смерив оценивающим взглядом дрожащих и беззвучно плачущих обречённых на смерть рабов, огненный Майя замахнулся хлыстом, и под ноги одного из эльфов выпали его внутренности, вывалившиеся из дымящейся продольной раны, рассёкшей живот от солнечного сплетения до паха.

Орки разочарованно переглянулись: слишком быстро, это уже не возбуждает. Однако кровь и крики боли подействовали отрезвляюще, и смотрители шахты, наконец, заметили, что вместе с Балрогом пришли шестеро мужчин, внешне не похожих ни на эльфов, ни на орков. Низкорослые, кривоногие, сутулые, новые рабочие смотрели исподлобья, с подозрением, но без страха или заискивания: орки сразу почувствовали, что эти незнакомцы будут ждать удобного случая захватить главенство, причём совершенно неважно, в чём.

Люди рассмотрели орков, перевели взгляды на последнего живого эльфа и вдруг начали переминаться с ноги на ногу.

— За девку что ль приняли? — загоготал один из смотрителей, и, подойдя к привязанному к столбу рабочему, сдёрнул с того штаны, демонстрируя то, что не отрезали при рождении.

Новоприбывшие мгновенно среагировали, начали возмущённо мычать и размахивать руками, а потом почему-то подрались. Орки лишь пожали плечами: к новым рабам придётся приспособиться — это животные какие-то.

***

Малыш был очень милым и спал на удивление спокойно. Немолодая уже орчиха взяла ребёнка на руки, присмотрелась: дитя и дитя, немного напоминающее эльфёнка, только ушки маленькие и круглые.

Младенец открыл глаза, посмотрел на женщину, сморщил мордашку и захныкал — голодный. Орчиха осмотрелась: улица пустовала, что неудивительно в это время суток. Корзинка с подкидышем была намеренно оставлена у крайнего дома посёлка именно сейчас — мать не хотела быть замеченной.

Недоумевая, как можно бросить новорожденное дитя, а, главное, зачем это делать, женщина подняла корзинку и понесла плачущего ребёнка в дом.

Она — песня

— Кто она?

Неожиданный вопрос заставил вздрогнуть, и шокированный менестрель понял, что не слышал, как к нему вошла гостья. Но как такое возможно? Снова колдовство? Или фокус?

Однако пришлось признать — сердце обрадовалось неожиданному появлению эльфийки.

— Расскажи мне, я хочу знать.

Аклариквет обернулся на, видимо, возникшую из воздуха эльфийку и невольно засмотрелся в её яркие зелёные глаза. Менестрель снова поймал себя на мысли, что травница ассоциируется у него с музыкой, её образ поёт и сплетается с темой внутреннего мира Нолдо, а сейчас мелодия эльфийки заиграла новыми, незнакомыми ранее аккордами и ритмическими узорами, без которых судьба Аклариквета теперь была бы не цельной. Нет, музыка, зазвучавшая много лет назад при встрече с Нерданель, не стала тише, осталась неизменно-прекрасной, но больше не причиняла страданий, превратившись в самое дорогое в жизни воспоминание, неиссякаемый источник вдохновения и самые красивые картины прошлого, оттенки которых никогда не померкнут, а звуки станут только прекраснее и волшебнее.

Зеленоглазка заинтересованно подняла брови.

— Мне попросить у нолдорана приказ, обязующий тебя отвечать на мои вопросы? — с нажимом уточнила эльфийка, медленно проводя изящной рукой по грифу серебряной арфы.

Надеясь, что в ближайшую вечность никто не захочет войти в его шатёр, Аклариквет остановил ладонь Зеленоглазки, положив свою руку поверх её.

— Инструменты, — очень серьёзно сказал менестрель, — не любят, когда их касаются незнакомые пальцы. Можно нарушить целостность создаваемого ими волшебства.

— Чары творишь ты, а не вещь, — пожала плечами эльфийка, однако руку убрала. — Так кто она?

— Песня, — попытался уйти от ответа Аклариквет. — О верной любви, единственной на всю жизнь, которая не предаст, несмотря ни на какие испытания и соблазны, несмотря на обиды и непонимание. Песню сочинил и пел я, но звучала она не из моих уст. И радовала кого угодно, кроме меня самого.

— Какой же ты зануда! — устало вздохнула Зеленоглазка. — Похоже, если ты и напишешь обо мне балладу, она прозвучит погребальным плачем.

Менестрель опустил голову, вспоминая ледяные гробницы в Хэлкараксэ, прощальные слёзы и цветы, сделанные из лоскутов ткани и бумаги. Смерть в образе морозной ночи, урагана, полыньи, голодного зверя или непосильного груза трагедии входила в каждую семью, отнимая самое близкое и дорогое.

— Я не зануда, — прогоняя мысли о пережитых и разделённых трагедиях, улыбнулся Аклариквет. — Просто не понимаю тебя.

— А я не хочу, чтобы меня понимали, — прищурила прекрасные зелёные глаза эльфийка, став ещё привлекательнее, — я просто хочу быть рядом с тем, кто меня не пугает, рядом с кем я смогу заснуть, не боясь быть убитой во сне или на утро обнаружить себя связанной и подготовленной для жутких экспериментов. Я не тешу себя иллюзиями, что ты доблестный воитель и сумеешь спасти меня от любой беды. Я точно знаю — не сумеешь. И никто не в силах защитить меня. Но с тобой не хочется расставаться, и я желаю сблизиться, но каждый раз между нами встаёт призрак. Кто она, певец? Только не отвечай «Песня», я это уже слышала, и такая формулировка меня не устроила.

Возможно, Аклариквет снова начал бы увиливать от ответа, придумывая красивые фразы, если бы Зеленоглазка не обняла его. Тепло тела, пропитанного чужой, пугающей магией, музыка, рождающаяся в сердце и таинственное сияние взгляда лишили способности мыслить.

— Жена злейшего врага моего короля, — всё-таки придумал уклончивый ответ менестрель, и эльфийка рассмеялась.

— Не знала, что Моргот женат, — хихикнула Зеленоглазка, хитро подмигнув. — Пожалуй, у меня и правда нет шансов с такой соперницей.

Аклариквет смотрел, как меняется взгляд эльфийки, понимал, что обижает деву разговорами о другой, но ведь травница сама просила рассказать!

— Ты сказал, что она — песня, — голос Зеленоглазки вдруг стал ласковым, — спой мне её. Хочу узнать, что такое любовь менестреля.

«Нет! — мысленно запротестовал певец. — Никогда! Песни о Нерданель никогда не прозвучат для другой женщины!»

Но вдохновение твердило противоположное, подсказывая строки новой баллады, которая, конечно, об