Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Римляне впервые столкнулись с индийскими боевыми слонами, когда царь Эпира Пирр в 280 г. до н. э. вторгся в Италию. «Размеры и непривычный вид» двадцати толстокожих гигантов вызвал у римлян смятение: каждый из слонов нес на себе башенку, где сидели один или два человека, вооруженные луками и копьями. Их боевые кони тоже испугались жутких животных и отказались двигаться им навстречу на поле сражения. В панике многие римские солдаты попали слонам на бивни или были раздавлены. Пирр победил, но потерял столько людей, что отметил: следующая победа окончательно его уничтожит. Отсюда появилось выражение «Пиррова победа». К 275 г. до н. э. Пирр потерял многих своих слонов и две трети от первоначальной численности войска (рис. 26).
Рис. 26. Боевые слоны могли вызвать хаос в рядах врага, но порой затаптывали в свалке и собственных солдат. «Битва Сципиона и Ганнибала при Заме», гравюра Корнелиса Корта, 1550–1578 гг. Метрополитен-музей, Нью-Йорк
Слоны Ганнибала зимой 218 г. до н. э., во время вторжения карфагенян в Италию, перешли через Альпы. Более мелкие североафриканские слоны Ганнибала могли выдержать только погонщика-махаута, так что оружием были они сами. Однако при альпийских морозах все 37 карфагенских слонов, кроме одного, погибли в снежных бурях. В 215 г. до н. э. Ганнибал послал за новыми слонами, но к этому времени римляне и их лошади уже не приходили в ужас от одного вида фаланги слонов.
В III в. до н. э. эллинистический царь Антиох из династии Селевкидов сражался с галатами – кельтским племенем, вторгшимся в Анатолию. В знаменитой «небитве» галаты пришли в ужас от странного вида и громких трубных звуков шестнадцати боевых слонов Антиоха, чьи блестящие бивни виднелись издалека. Галатские боевые кони от страха взбесились и затоптали часть собственной пехоты. В I в. до н. э. бритты сдались римлянам при виде всего лишь одного огромного слона в сияющих доспехах. Как отмечают многие историки, одно из преимуществ биологического оружия состоит в элементе неожиданности и страха, из-за чего противник может капитулировать без боя[324].
Боевой слон мог устрашить врагов, но считается, что эти неуклюжие животные были настолько непредсказуемы, что со временем их стали считать скорее пассивом, чем активом. Особенно серьезны были проблемы побочных эффектов и «огня по своим». Иногда перед боем слонам давали наркотические вещества, чтобы сделать их более агрессивными. И если махаута этого слона убивали или сам слон был ранен, дезориентирован или находился в периоде гона, то обезумевший гигант мог выйти из-под контроля и начать сокрушать собственную армию.
Рассуждая на тему кровавых катастроф с участием боевых слонов в I в. до н. э., римский философ Лукреций предположил, что, возможно, «некогда в войне принимали участие» и другие дикие животные, например львы, но последствия были столь же тяжелые. «Эксперимент с выставлением против врага диких кабанов, – продолжает он, – провалился, как и использование львов на поводках». Эти жестокие хищники, «распаленные кровавой битвой», должно быть, напали на собственных хозяев, загрызли или растерзали их, «как и в наши дни боевые слоны подчас крушат собственных солдат»[325].
Чтобы успокоить разошедшихся боевых слонов, принимались определенные меры безопасности. У каждого махаута при себе имелось острое длинное лезвие по типу стамески, так что если раненый слон внезапно менял направление атаки, то махаут мог деревянным молотком загнать его в шею животного, что приводило к немедленной смерти. Этот прием, как утверждалось, изобрел карфагенский генерал Гасдрубал.
«Слоны, словно благоразумные люди, избегают всего, что может им повредить», – заметил Элиан. В отличие от насекомых, умные животные, такие как собаки, лошади, верблюды и слоны, не чужды страха и имеют рациональные инстинкты самосохранения, что не идет на пользу имеющей их в своем составе армии и может вызвать эффект бумеранга. Проблема эта древняя, но сталкивались с ней и в новое время: так, в Тридцатилетнюю войну (1618–1648) шведские боевые кони бежали от роя жалящих пчел, намеренно выпущенных врагами, а во время Второй мировой войны британские псы-разведчики, разволновавшись от интенсивного артиллерийского огня, теряли чувство направления и не могли учуять врага.
В древности случалось так, что сторожевые собаки лаяли в неподходящее время, боевые кони приходили в ужас при виде слонов, а раненые боевые слоны паниковали и обращали свои усилия против собственной армии. Греческие лошади поднимались на дыбы от непривычного резкого запаха персидских вьючных верблюдов, которые, в свою очередь, «испытывали врожденную ненависть к лошадям»[326]. Но что бывало, если несовместимые виды – например, те же верблюды и лошади – действительно сходились на поле боя? Возникала адская свалка, которую мог использовать к своей выгоде хитрый военачальник.
Некоторые виды животных питали инстинктивную ненависть к другим видам или приходили в панику в присутствии незнакомых животных. Неожиданная встреча на поле боя несовместимых или враждебно настроенных друг к другу животных часто вызывала настоящий хаос. Применение в военных целях различных представителей животного царства с целью извлечь выгоду из антипатии между, например, лошадьми и слонами, являлось сознательной биологической стратегией – манипулированием силами природы в противостоянии с врагом. Эти хитроумные схемы могли иметь сокрушительные последствия для неподготовленного противника, но использование таких животных в античности практически не вызывало этических вопросов, в то время как вымачивание стрел в змеином яде или вероломное отравление воды считались бесчестным. Хитростей, основанных на естественной неприязни между животными разных видов, умный полководец должен был ждать и даже мог к ним подготовиться. А полководец, который понимал, какие именно животные смогут повергнуть обученных боевых зверей противника в панику, часто одерживал победу в сражении. Когда во время битвы внезапно возникал межвидовой конфликт, это могло привести к самым неожиданным последствиям.
В 546 году персидский царь Кир должен был сразиться с прославленной конницей лидийского царя Креза, сына Алиатта. Однако при виде бесконечных рядов обученных лидийских всадников, вооруженных копьями, уверенность персидского царя в своей победе заметно пошатнулась. Он понял, что его конница неизбежно будет побеждена. Геродот рассказывает, что один из советников Кира предложил решение,