Я должен играть... Струны могут рваться, а сердца - ломаться... Дело струн - играть... а сердец - страдать... Или: Струны рвутся без причины, сердце - только от кручины. Струнам суждено звучать, а сердечку - тосковать... Или еще так. Струны от натуги лопнут - а певца любовь прихлопнет. Ах, струны заиграли - я, бедный, запеваю. Коль сердце сломалось в груди - скорее себя изведи. А коли не хватит мужества, пой о счастливом супружестве.

(Поет.)

Я, паж, тоскую во сне

И гибну напрасно,

Мужества нет во мне,

Чтоб высказать ясно:

Как я люблю Госпожу -

Пьянит она больше вина!

Но я только бедный паж,

В чем есть и моя вина.

Она сердится на меня и на мои песни, эта женщина! Она точно сердится на меня!.. Я ее испугал, я причинил ей зло, я ее оскорбил. Увы, увы! Госпожа, это плохие стихи... О, конечно, плохие, нелепые... бессмысленные, проклятые, плохо зарифмованные стихи! Ох, ох, ох, это не стихи для свадьбы, это -уличные романсы, дьявольские вирши!.. Прости меня. Я хочу пропеть гимн тем свечам, что горят в твою брачную ночь, наслаждаясь выпавшим им счастливым жребием - изливать свет на твое тело. Как бы я хотел быть свечой, что стоит подле тебя и пожирает саму себя, светясь - тебя, тебя освещая невиданным потоком жарко колеблющихся и рассыпающихся золотыми искрами лучей! Как бы я хотел быть хотя бы одной краской на твоем теле: красным пятнышком... и другим, белым. Я бы так старался сверкать, что превратился бы в священный нимб вкруг тебя и твоего тела... Одному Богу известно, почему я сижу здесь, подле этих одиноких свечей, которые долго и грустно смотрят на меня, испуская свой свет в темноту, откуда не приходит отклика, - и пою, пою и играю, в то время как те Богом благословенные свечи смотрят на твою свадьбу.

(Он поет.)

Свечи, нас не подведите -

У светильника в объятьях

Танец ангелов спляшите!

Танец, что напоминает

О любви и брачной ночи, -

Ночь любви он продлевает.

Золотом должно излиться

Пламя на тела влюбленных:

Госпоже пусть сладко спится.

Посмотрите, как пылают

Их тела в любовном танце, -

Пусть ваш жар не иссякает!

Таете вы? Тайте, тайте.

Танец - он и есть любовь!

Свет свой щедро расточайте.

Бедный паж, люблю я тоже.

Нет-Покоя - вот мой танец:

Мертвый, буду я все тот же!

(Плачет.) Умри я, она бы поцеловала меня, горевала бы обо мне, меня бы положили в красивый мраморный гроб и оплакали... Но я сижу подле этих одиноких свечей и даже не могу больше петь. У меня перехватило горло, гортань сухая, я не в силах придумать ни одной рифмы... Ох, хоть бы эта ночь скорее закончилась!

Я плачу?.. Почему же я не смеюсь?.. Моя Госпожа празднует свадьбу, а я не смеюсь? Я не кричу от счастья, не погибаю из-за переизбытка рифм и мелодий?.. Я ведь сижу перед дверью в брачный покой Госпожи! Песня - я должен найти хоть одну песню, песню! Небо на востоке алеет, начинается новый день! Мой милый день! Милый день! Теперь я могу петь.

(Он поет.)

Ночь позади, просыпайся скорей,

Твой взгляд мне сердце согреет!

Смотри, за окнами всё светлей,

И с гор теплый ветер веет.

Женщина, солнце глядит с высоты -

После блаженной ночи, -

Чтобы испить твоей красоты

И заглянуть тебе в очи.

Чтобы увидеть: ты мало спала

И все-таки не устала.

В любовных утехах ночь провела -

И сон от вежд отгоняла!

Ночь позади, просыпайся скорей,

Твой взгляд мне сердце согреет!

Смотри, за окнами всё светлей,

И с гор теплый ветер веет.

Он к нашему дому спешит сейчас,

Будет в окна к тебе стучаться,

Тебя поцелует сто тысяч раз -

А мне тут нельзя оставаться.

(Бросается к окну.)

В самом деле, она идет - красная, красная, как кровь... Нет, не как кровь, это нехорошее сравнение... Красна, как розы... и сияет... Она идет! Мгла, запутавшаяся в кронах деревьев, поднимается, взмывает вверх, становится легче и воздушнее, превращается в краски - синеву и золото. Цветы очнулись от сна. Они еще влажные - и, может, всё еще грезят. Грезят о брачной ночи, той самой, когда Госпожа станет Пчелой, Постелью, Сводницей и Соединяющим Лоном между ними и другими цветами. Они видели такие сны, наверное, и не заметили грозу, которая налетела, кричала в кронах деревьев - будто от страха. Гроза хотела остаться, цеплялась за ветки... и кричала. Но они продолжали видеть сны - о том, как будут расцветать. Всё это растет, и ни о чем не тревожится... и тоже станет прекрасным... и принесет семена... Захоти я спросить: «Почему?», я бы ворвался на небо к Богу и мне пришлось бы играть там роль юродивого, шута, потому что из-за своей неотесанности я не нашел бы другого применения.

(Входят Анна и Шульц.)

Шульц.

Я теперь должен уйти. Мне это нелегко... И, если бы я знал нужные слова, я бы, пусть и колеблясь, остался, пожертвовал бы тем, что сейчас побуждает меня уйти: неистребимым ощущением деловитого, всегда спешащего, не стоящего на месте времени... Проклятье, время не застопоривается ни на один день, не отдыхает ночью, не остается. Время проходит мимо, прежде чем человек успеет попросить, чтобы оно осталось.

Анна.

А что если сердечно попросить, чтобы оно, если ему будет угодно, повторилось?

Шульц.

Даже на эту уступку не пойдет время. Может, оно и пообещает, да только дело кончится тем, что всю игру повторит совсем другой кум. Рассвело, уже утро, и ничто - никакое слово, никакое заклятье, никакой бог - не помешает тому, что солнце будет подниматься все выше, будет изливать свет на нас и на всё вокруг и отбрасывать тени. Мне пора. Я еще болтаю, отдаляя миг разлуки, еще раз мысленно наслаждаюсь тем, что было... И таким образом пытаюсь нагромоздить гору будущих моих поступков. Но только стоит мне произнести слово «поступки», как время начинает меня подгонять: ибо, чтобы их в самом деле совершить (а я поклялся, что совершу, если исполнится то, что мне было обещано, - и оно исполнилось), требуется время... О женщина, ум мой торопится, а тело горит в лихорадке... Я боюсь позабыть увиденное, ибо было оно неслыханным и божественным и превосходящим человеческий разум. Я поклялся: если ваше тело чистое золото, и мне будет дарована милость - увидеть его, - я, благодаря этому несказанно великому примеру, стану чудищем, призраком, вечным нарушителем спокойствия, от которого люди будут в страхе отшатываться.