Хельмут (печально).

Ты и не должна! Иначе я бы тебе сказал, как этого достичь; но ты не должна довольствоваться малым... Сейчас я хочу лишь молиться, чтобы мы легко и радостно пережили время до рождения твоего второго сына - чтобы не наполняли дни и ночи слезами... Тебе, однако, не пристало чваниться тем, что твоя любовь тяжела. Ты родишь сына и будешь расточать любовь на него.

Анна.

Потому-то и можно всё выдержать.

Хельмут (гневно).

Но если кто-то не способен рожать детей, а делает нечеловечески трудные вещи... и получает за это только удары... Тогда его любовь тяжела. Так тяжела, что может утащить его на дно реки... Так тяжела, тяжела... А все потому, что он, без всякого на то права, однажды увидел женщину, которая была прекрасна -

Анна.

Мальчик, мой мальчик, ведь ты не покинешь меня, не полюбишь внезапно другую женщину?! Не оставляй меня в одиночестве!

Хельмут (со слезами на глазах).

Я тебя не покину, клянусь Богом, нет... И даже будь моя любовь в десять раз тяжелее, я не прыгну в воду.

Анна.

Я так испугалась... Пожалуйста, мальчик, позволь положить голову тебе на колени и выплакаться... Я в самом деле всего лишь слабая женщина, которая ждет ребенка, будь ко мне снисходителен... А если ты спросишь, почему я плачу, я не сумею ответить.

Хельмут.

Из-за любви, Госпожа, из-за великой любви, которая остается непонятой. Я тоже плачу.

Комната в доме Анны.

Анна и Хельмут.

Хельмут.

Тебе стало хоть чуть-чуть радостнее?

Анна.

Я очень рада, потому что ты поклялся, что навсегда останешься моим пажом... И тебе не придет в голову мысль покинуть меня... что бы ни случилось.

Хельмут.

Будь это маленькой просьбой, я бы попросил тебя принести похожую клятву... А именно: что ты никогда, что бы ни случилось... не захочешь меня прогнать... даже если я стану плохим... или ты найдешь себе лучшего пажа... Но эта просьба не маленькая, я не могу такое просить.

Анна.

Однако я хочу тебе в этом поклясться!

Хельмут.

Лучше оставим это, Госпожа, на то есть причины! Мне приснилось -

Анна.

Что тебе приснилось, говори!

Хельмут.

Сон был не о Боге.

Анна.

Все же расскажи!

Хельмут.

Мне приснилось, будто ты взяла в дом грубого слугу, который высек меня.

Анна.

Какие скверные у тебя сны! Я хочу поклясться -

Хельмут.

Тише, прошу! Я слышу шаги на дорожке... И вижу, как кто-то торопливо идет сюда.

Анна.

Кто бы это мог быть?

Хельмут.

Я не узнаю его, уже сильно стемнело.

Анна.

Иди же, открой ему, но не пускай сюда, пока не скажешь мне, кто он.

Хельмут.

Прежде мы не нуждались в таких мерах предосторожности.

Анна.

А сегодня нуждаемся... И впредь тоже будем... Мне снилось... Может, даже много недель подряд, что... Я не чувствую себя в безопасности, мальчик, - иди же!

Хельмут.

Уже иду. (Уходит.)

Анна.

Кто это нашел дорогу к нам, одиноким?.. Ну, кто-нибудь... Зачем задавать себе такие вопросы? Лишнее беспокойство, лишнее!

Хельмут (возвращается).

Госпожа, тот художник вернулся.

Анна.

Художник?!

Хельмут.

Пустить его?

Анна.

Художник, говоришь?

Хельмут.

Да. Позволить ему войти?

Анна.

Нет; спроси, чего он хочет... А также - может ли еще писать, и нужны ли ему золото и свет, красная, и зеленая, и синяя, и белая краски... Спроси это... И - чего он хочет. Он должен говорить с тобой совершенно так, как если бы ты был мною. (Хельмут не трогается с места.) Ты всё запомнил?

Хельмут.

Да.

Анна.

Тогда поторопись. Я жду. (Хельмут уходит.) Сама я с ним говорить не хочу, пока нет... Или - вообще никогда... А если он пришел, потому что не может больше писать, потому что всё в его душе теперь пусто, и мертво, и бесплодно, - тогда что? Если забыл и хочет вспомнить, что я должна была быть для него моделью и женой, должна была стать другой, чем я есть! Он - не цельный, он ничего не заполняет во мне... Я не люблю его больше и приму только в том случае, если он будет говорить так, что я не смогу его не любить. (Хельмут возвращается.) С чем ты пришел?

Хельмут.

Госпожа, с его слезами и гневом, короче - с отображением Буйствующего.

Анна.

Твое дело - точно повторить сказанное им, а не болтать.

Хельмут.

Я спросил, как ты мне поручила, чего он хочет, он нетерпеливо ответил: к тебе. Я же не отставал от него и, как ты велела, спросил, может ли он еще писать картины, нуждается ли в свете, в красной, и зеленой, и синей, и белой красках. Он ответил - а вид у него был, как у пьяного, - что золото и свет прорываются из его души.

Анна.

Он в самом деле так говорил?

Хельмут.

Пространнее и горячее, чем я сумел тебе передать. После я объяснил ему, что он должен вести себя, как если бы я был тобой. Он удивился, но вскоре, кажется, понял смысл моих слов. Он ответил: «Что ж, если бы вы были ею, я бы сказал -»; и дальше стал говорить, что любит меня безмерно, что был ослом, когда оставил меня после брачной ночи, что поступил так в припадке безумия и ярости. Теперь, дескать, он пришел и хочет меня как жену, чтобы спасти свою душу, и свою любовь, и себя самого... Он говорил гораздо горячее, Госпожа, вы должны это знать, он просил прощения за все зло, которое вам причинил - -

Анна.

Но писать картины он может?

Хельмут.

Ну... Он сказал, что да.

Анна.

Тогда передай ему: насколько я понимаю, всё между нами ясно и просто - он подарил мне, моему телу ребенка, я же дала ему уверенность, пример, чтобы он без каких-либо опасений покрывал человеческие тела красками, которые полыхают, как драгоценные камни. И еще между нами произошло вот что: в нем не было ничего от вечности любви, он высказал, что думает о времени, - ну а я всё чувствовала по-другому.