– Конечно. – Джо, кажется, тоже чувствует себя не в своей тарелке. – Прости. Не буду тебе мешать. – Он медлит, затем добавляет: – Вообще-то я писал тебе письмо. Пытался. Но не закончил. На самом деле я только начал.

– Письмо? – Я сглатываю – О чем?

– Э-э… обо всем, – медленно говорит Джо, осторожно подбирая слова. – Мне нужно многое сказать. Теперь, когда я решился на это. Но трудно понять, с чего начать.

Он выглядит искренне озадаченным, и меня охватывает нетерпение. Мне хочется сказать: Чего же тут трудного? Начни с любого места. Откуда угодно.

Но это, пожалуй, будет звучать агрессивно.

– Я же здесь, – говорю я. – Так что писать не обязательно. Начни с того, где ты был той ночью. С другой женщиной?

Лицо Джо перекашивает от неподдельного изумления.

– Боже мой, это то, что ты думаешь? – Он замолкает, лицо мрачнеет, затем он поднимает взгляд. – Ладно, Эффи, скажу как есть. В тот вечер я был в Натворте.

– Что? – Я округляю глаза.

– Я припарковался в переулке. Когда позвонила мама, я был всего в нескольких минутах ходьбы. Держал руки на руле. Я был… – он на мгновение закрывает глаза, – в оцепенении.

– В оцепенении? – тупо повторяю я.

– Я не мог пошевелиться. Не мог сказать маме, где я нахожусь. Не говоря уже о том, чтобы говорить с тобой.

– Но… почему? – Я таращусь на него, совершенно сбитая с толку, затем восстанавливаю дыхание. – Погоди. Это как-то связано с тем, что ты сказал вчера? О своей тревожности? – Когда он кивает, меня вдруг охватывает беспокойство, потому что я внезапно – запоздало – начинаю понимать. – Джо, что произошло, пока меня не было? О чем ты мне не говорил? Чего я не знаю?

Я замолкаю, тяжело дыша, внезапно отчаявшись собрать картину целиком. Фрагмент за фрагментом. Потому что в ней не было смысла. Совсем.

– Пока ты находилась в Штатах, у меня кое-что случилось на работе, – говорит Джо, и в его глазах мелькает затаенная боль. – Ситуация была мерзотная. Я даже думал, что вылечу с работы. Что меня лишат лицензии. И, может быть, привлекут к уголовной ответственности.

– К уголовной ответственности? – в ужасе повторяю я. – Но… но что…

– В больнице произошел инцидент, – ровным голосом говорит Джо, как будто рассказывает эту историю не первый раз. – Я наткнулся на консультанта, который… – он делает паузу, – употреблял.

– Что употреблял? – тупо вопрошаю я, прежде чем до меня доходит. – А, понятно.

– Он колол себе наркотики, – поясняет Джо. – А затем оперировал. Я, разумеется, обеспокоился и вызвал его на разговор. С глазу на глаз.

– И что он сделал? – нервно спрашиваю я, и лицо Джо искажается.

– В лицо он меня поблагодарил, сказав, что наш разговор принес ему облегчение. Он пригласил меня выпить, назвал ответственным молодым человеком и похлопал по спине. – Следует долгая пауза. – А две недели спустя он меня подставил, обвинив в неправильном назначении лекарства, и фальсифицировал документы, прежде чем я смог доказать свою правоту. Он стал подстрекать родственников пациента подать на меня в суд. Направо и налево кричал о моей «халатности», – голос Джо напрягается. – Он старался меня уничтожить.

Я смотрю на него во все глаза, не в силах пошевелиться, оцепенев от шока. Неужели это случилось с Джо?

– Я был бессилен, – после паузы продолжает он, – и впал в панику. Я не мог соображать. Я был на пределе усталости из-за работы и учебы, и мой мозг перешел в режим аварийного отключения.

– Почему ты мне не сказал? – дрожащим голосом спрашиваю я.

– Я никому не мог об этом рассказать. – Его темные глаза откровенно смотрят на меня. – Не мог, Эффи. Вообще ни одной живой душе. Это было ужасно. Катастрофично.

– Даже маме?

– Особенно маме. – Его снова перекашивает. – Она помогла мне поступить в медицинскую школу. Я не мог сказать ей о том, что того гляди лишусь всего. Порой мне казалось, что придется уехать из страны. Я даже гуглил, куда можно податься. Подумывал о Коста-Рике.

– О Коста-Рике? – У меня вырывается смешок, хотя на самом деле мне хочется плакать при мысли о том, как Джо сидит в полном одиночестве и гуглит, куда ему, опозоренному, уехать на постоянное жительство.

– В мозгах был полный раздрай. Я… вообще не соображал. – Он мотает головой, словно избавляясь от старых мыслей, затем поднимает глаза. – И тут, посреди этого кошмара, ты возвращаешься из Сан-Франциско. Ты счастлива, у тебя все в жизни хорошо. Я просто не мог рассказать тебе о том, в каком я дерьме. Привет, я твой бойфренд, не забыла меня? Прикинь, тут такие дела… Поэтому я сидел, вцепившись в руль, в Натворте в состоянии панического оцепенения.

– Но я бы помогла! – восклицаю я, тяжело дыша от волнения. – Я бы помогла! Я бы сделала что угодно…

– Конечно. – Он смотрит на меня с печальной нежностью. – Я и тогда знал это. Знал, что ты бросишься изо всех сил меня поддерживать, и это было невыносимо. А вдруг бы дело дошло до суда? Обо мне написали бы в газетах, и мой позор коснулся бы и тебя? Мне казалось, я тебя недостоин. Я чувствовал себя… опоганенным.

– Опоганенным? – в смятении повторяю я, и Джо вздрагивает.

– Я был в полном дерьме. Довольно долгое время.

– Но… погоди, – глупо говорю я, точно меня вдруг осеняет. – Ты по-прежнему на работе. Ты – Доктор Джо! Что произошло?

– Мне повезло, – криво усмехается он. – Кто-то из медперсонала засек консультанта, когда тот делал себе инъекцию. Свидетелей было двое, он не смог их припереть, и постепенно все выплыло наружу. После долгих разбирательств меня оправдали. Но я был раздавлен. Я был в стрессе, не мог спать… К счастью, коллега обратил внимание на симптомы и отправил меня к специалисту. И теперь, – он указывает на себя, – я как новенький. Почти. Я даже думаю, что весь этот опыт помог мне, когда началась телевизионная шумиха, – добавляет он. – У меня была перспектива. Стратегия выживания.

Неудивительно, что Джо чувствовал себя раздавленным. Слушая его, я чувствую себя раздавленной, а ведь все это произошло не со мной. Я опускаюсь на деревянный пол, стараясь переварить услышанное, и мгновение спустя Джо следует моему примеру.

У меня много вопросов, которые можно задать, но по-настоящему мне хочется знать только одно.

– Почему ты мне раньше не рассказал? – говорю я, пытаясь не выдать голосом своего огорчения. – Прошло четыре года. Почему ты мне не рассказал?

– Знаю, – Джо ненадолго зажмуривается, – я должен был рассказать. Но я чувствовал себя таким дерьмом. Таким полным дерьмом. Я понимал, что по отношению к тебе поступил непростительно.