— Так он монахом был в нашем Александровском монастыре.После революции монахов разогнали, а старец здесь остался. Сколько раз егоарестовывали, не счесть, и каждый раз отпускали. Бог берег, не дал ему безвести сгинуть. Жил в сторожке, милостыню собирал, глупые его за дурачкасчитали, а умные к его словам прислушивались. Я к нему со своей бедой пришла —муж у меня на машине разбился, вместе с детьми, боялась, руки на себя наложу,вот и пошла. Он со мной долго тогда разговаривал. Сначала я просто заходилакаждый день: забегу перед работой и с работы загляну, а как вышла на пенсию, и вовсек нему переселилась. Он к тому времени почти ослеп, оставлять его одного ябоялась. Так вот и жили. К нему последние лет пятнадцать народ ехал за тристакилометров из соседних областей. Если б старец хотел, мог бы жить припеваючи,но он ни копейки у людей не брал. Скажет: иди в церковь, свечку поставь НиколаюЧудотворцу, пачку чая возьмет или печенье, очень печенье любил, а все, что вподарок ему у сторожки оставят, детям раздаст. Ребятня со всего города так унего и толклась. Он то свистульки им сделает, то стихи смешные читает, в ладошихлопает, сам, точно дитя малое. Очень его любили. Не все, конечно, люди-торазные. Батюшка вот нам говорит, что старца обуяла гордыня и он себя апостоломновым вообразил. Уж не знаю… Ему виднее, конечно, но по мне не было человекадобрей и тверже в вере, чем старец Николай. Никогда ни о ком плохого слова несказал. Тихий, светлый, рядом с ним и я душой светла.

— В музее мне сказали, что после его смерти вы передалиим кинжал.

— Да, так и было. Только украли его сразу. Федькаукрал. Я теперь себя корю — зачем отдала? Старец велел кинжал сберечь, вот я иподумала, что в музее будет надежнее. А получилось… — Женщина горестновздохнула.

— Откуда у него этот кинжал?

— Не знаю, — вроде бы удивилась Граня. — Он,когда заболел, мне про него сказал. Вещей у него вообще никаких не было,сторожка не запиралась, заходи и бери, что хочешь, да только брать-то и нечегобыло. Спал на лавке, ни одеяла, ни подушки, холод зимой, руки, ноги мерзнут, аон посмеивается: молитвы, говорит, согревают. Как выжил, диву даюсь,действительно человек божий. Это уж потом мужики ему «буржуйку» соорудили, алюди, что рядом жили, приносили дрова, по очереди ее топили, сам-то он забывал.А в последние годы электричество в сторожку провели, два рефлектора емуподарили, он брать не хотел, но я настояла. Пока он на службе, натоплю всторожке, у него ж ноги болели, врач сказал, надо их в тепле держать, он изимой, и летом в валенках ходил. Из всего имущества было у него толькоЕвангелие. Книгу он с собой носил всегда, в кармане, потому что году впятидесятом у него Библию украли, и он очень огорчался, а Евангелие ему кто-топринес уже позднее. Я его себе оставила на память о старце. В общем, я и знатьне знала, что у него в сторожке тайник есть, а как он умирать собрался, мне пронего рассказал. В стене был тайник, за лавкой, и лежал там кинжал этот. Велелхранить.

— А старец не рассказал вам, что за кинжал такой?

— Плох он был, говорить почти не мог. Сказал: сберечьнадо, что кинжалов всего семь и они еще послужат. И что-то про дьявола говорил,да я не поняла.

— Кинжал ключом не называл?

— Не помню такого. Зато вспомнила: к старцу человекприезжал, давно, я тогда только за ним приглядывать стала. И человек тот окинжале спрашивал, и рисунок показывал, говорил, что из всех монахов нашегомонастыря в живых после революции остался только старец, и он, может, знает,где кинжалы. А старец сказал, что не знает. А тот засмеялся и говорит: «Развепристало врать божьему человеку?» Я еще тогда рассердилась на него очень. Как,думаю, посмел говорить такое? А старец только улыбнулся и ответил: «Во благоиногда и соврать не грех. Тебе для баловства кинжал нужен, а это вещь святая, вгрешные руки попасть не должна». И человек тот с ним согласился, попросил устарца прощения и уехал. Я потом старцу говорю: «Таких гнать надо от себя». Аон мне: «Человек этот вовсе не плохой, только уж очень любопытный, алюбопытство пустое тоже грех». У старца плохих людей не было, все хорошие. Воткогда он мне про кинжал-то сказал, я тот разговор и вспомнила. «За ним, —спросила, — приезжал?» А старец ответил: «За ним. И другие приедут. Но тыкинжал никому не отдавай. Если только в церковь… Но там не примут».

— Почему не примут? — удивилась я.

— Не объяснил. Потом вдруг тоже человека того вспомнили говорит: «Убили его, Граня. Мне видение было. Но он их нашел. Не в тех рукахтеперь святыня, и очень меня это тревожит». Вот так и сказал, только я ничегоне поняла.

— Простите, а когда приезжал тот человек?

— Давно. Лет двадцать назад, а может, и больше.

Я почувствовала легкое беспокойство и продолжаларасспрашивать:

— Не помните, как звали того человека?

— Помню. Анатолий. Приезжал он как раз в свои именины,старец еще спросил: «Знаешь, день сегодня какой? Ангела твоего. Проси Господа,чтоб он всегда рядом был». У меня сына Анатолием звали, вот я и запомнила.

— Как он выглядел? — волнуясь еще больше, спросилая.

— Обыкновенно выглядел. Среднего роста, молодой, леттридцати, светловолосый, с бородкой. Глаза у него хорошие были, да и самвеселый такой, и видно, что добрый. Еще сказал, что дочка у него родилась вапреле, как раз в Пасху, а старец ответил, значит, будет счастлива.

Как я не рухнула со скамьи, сама не представляю, потому чтовыходило, что у старца был мой отец. Конечно, много на свете светловолосыхАнатолиев, у которых в Пасху родилась дочь, но я была уверена: человек, окотором рассказывает Граня, — мой отец. Он каким-то образом узнал, что устарца хранится кинжал или, скорее, догадывался, что тому известно нечто о егоистории и местонахождении, и приехал к нему специально. А потом его убили. Иесли верить в пророческий дар старца, кинжалы мой отец все-таки нашел. Правда,не все, раз один из них в то время находился у старца.

Я уже довольно долго сидела молча, уставившись в одну точкуна церковной стене. Граню это, казалось, не беспокоило, она, должно быть,предалась своим воспоминаниям.

— Но почему вы отдали кинжал в музей? — очнувшись,спросила я.

— Потому что как сказал старец Николай, так и вышло.Явились за кинжалом-то. На сороковой день после смерти старца и явились.

— Кто явился?

— Люди, — пожала Граня плечами. — А кто онитакие, поди разберись.

— Но ведь что-то они вам сказали?