Утром же нас ждало новое потрясение. Едва солнышко успело выглянуть из-за горизонта, как незапертая дверь широко распахнулась, являя нашим взорам гостя. Ланка тихо всхлипнула и замерла, выпав из реальности, да и меня более чем впечатлил вид застывшего на пороге Лиона, осунувшегося, бледного с прозеленью, с красноватыми глазами…

И лишь когда «зомби» хрипло поинтересовался, что с нами, до меня дошло: Лион Ривенс жив и здоров. Я даже — на какое-то мимолетное мгновение — испытала что-то вроде радости. Впрочем, она быстро сменилась разочарованием, так как «воскресший» мастер был традиционно невыспавшийся и злой и жаждал демонстрации наших знаний. Несмотря на потрясение, у меня хватило ума заявить, что она состоится не раньше полудня. В конце концов, мастер ведь обещал дать отсрочку, не так ли? Понятливо ухмыльнувшись, Лион вышел, а я, едва не сшибив впечатлительную Ланку, стоявшую посреди комнаты, кинулась к столу, раскопала чистые листы бумаги и принялась усердно переписывать ответы. Вряд ли Лион обрадуется, обнаружив, что оные написаны его собственной рукой…

Ривенс наконец отложил многострадальные листки и критически обозрел наши бледные мордашки с явными следами жестокой бессонницы.

— Мы бы не посмели! — с видом оскорбленной невинности вскинула голову я. — Мастер, мы же работали, спин не разгибая, глаз не закрывая, рук не покладая, шей не разминая, мгновений не считая, еды не замеча…

— Хватит, Виорика, — поморщился Лион, по достоинству оценив мой звенящий от обиды голос, вкручивающийся в уши наподобие гномьего сверла из высококачественной гномьей же стали. — Я понял. Что ж… Полагаю, с теорией мы покончили?

Мы с Ланкой с готовностью закивали.

— Вот и славненько, — ухмыльнулся зеленоватый с недосыпа мастер. — Приступим к практике…

Чародей не удержался и зевнул. Со смаком, до хруста в челюстях.

— Не выспались? — вкрадчиво вопросил Лис, которому потрясенная Ланка с утра пораньше успела пересказать наши ночные приключения — пока я, не менее потрясенная, спешно переписывала Лионовы закорючки.

— Кошмары снились, — буркнул мастер, бросив на меня быстрый косой взгляд.

Я вспомнила свое мельком увиденное в зеркале отражение и невольно посочувствовала чародею. Такое не каждый выдержит…

— Какое совпадение, — едва слышно пробормотала я. Полупрозрачный Ривенс в белоснежном одеянии — тоже зрелище не для слабонервных.

Интересно, что с нами сотворит Лион, если узнает, где именно шлялось его астральное тело вкупе со светлым разумом этой ночью?! На отсутствие фантазии наставник никогда еще не жаловался, и для нас же с Ланкой лучше, чтобы он об этом даже не догадался.

А схему ритуала вызова здравствующих мастеров надо бы запомнить. Мало ли…

Он лежал на столе, угрожающе белея в свете заглядывающего в окна полуденного солнца, по-зимнему яркого и холодного. Непомерно толстый, словно отъевшаяся нежить, и столь же неприятный, испещренный мелкими буковками и цифрами, складывающимися в унылую картину прошлого, способного изрядно испортить будущее. Мое будущее.

— Вик, перестань смотреть на учебник как на врага, — шепнула Тэка, отвлекая меня от мрачного созерцания пухлого тома общей истории магии.

— Он и есть враг, — страдальчески простонала я, потирая слезящиеся глаза. Очередная бессонная ночь, посвященная зазубриванию ненавистных дат, не пошла на пользу: в итоге я и не выспалась, и ничего не запомнила — казалось, голову заполняет вязкая каша из абсолютно не связанных между собой мыслей.

— Это же просто история, — удивленно приподняла светлые брови девушка. — Что в ней сложного?

— Ненавижу историю, — глухо ответила я, уткнувшись лбом в столешницу. — Ненавижу даты. Ненавижу зачеты…

Мимо, кровожадно завывая, пролетела длинная линейка; едва не расцарапав мне щеку, она глубоко вонзилась в стену. Вслед за ней устремился наспех слепленный огнешар, кривобокий и воняющий паленым. Его я погасила на подлете, почти не отрываясь от своих душевных и умственных страданий, которые, похоже, больше никого не касались. В аудитории царил первозданный хаос — студенты развлекались, как могли, а могли мы не так уж и мало. В воздухе носились неумело левитируемые предметы; столы то и дело пытались встать на дыбы — спасибо основам телекинеза и шаловливым ручкам студентов, растущих явно не из того места; зачарованные шторы занимались магическим пламенем и гасли; из стен вырастали суровые морды то ли демонов, то ли неведомых зверей, пытавшиеся навести порядок и испуганно пропадавшие при виде очередного не справившегося с полетом предмета вроде той же линейки. Единственным островком отчаяния в этом море буйной радости являлась я, исподволь начинающая мечтать об отработке специфических боевых заклинаний из арсенала взывающих, дабы утихомирить распоясавшихся однокурсников. Однако решительные меры не понадобились — сочный хруст, пробившийся сквозь общую какофонию, успешно справился с местным стихийным бедствием.

У доски стоял Ратибор, растерянно вертя в руках обитое бордовым бархатом сиденье преподавательского стула.

— Поздравляю, ты его все-таки доломал! — хмыкнул Алтэк, выковыривающий линейку из стены.

— Да оно и так едва держалось!.. — вздохнул наш здоровяк, смущенно рассматривая покалеченный стул. — Починю — еще лучше будет!

— Ты в сторонку его пока бы отставил, чинильщик, — посоветовала Ланка, не принимавшая участия в общем веселье, но с удовольствием наблюдавшая за ним. — Не ровен час, сядет кто…

А я отчаянно пожалела, что сейчас — не некромантия. Нет в жизни ни счастья, ни справедливости! Хотя… Я припомнила ножку от табуретки и устыдилась своих нехороших желаний.

Тем временем Ратибор задвинул стул за штору, взамен поставив обычный ученический, в меру корявый и страшный. Мастерица Эрлина в пылу преподавательского рвения ничего вокруг себя не замечает — кроме несчастных студентов, разумеется, — а потому ей все равно, на чем сидеть. Принеси мы пенек из парка — и то внимания не обратит…

Но, едва прозвенел звонок, ознаменовавший начало жутчайшего для меня занятия, в кабинет вошла вовсе не Эрлина. По нашим рядам прокатился обреченный вздох, и я поняла, что история — это еще не самый худший вариант пытки…

Ее звали Сверчком — за тонкие руки, кривые ноги, скрипучий голосок и дерганые движения. Старшекурсники величали ее Бесьей Бабушкой. Мастерица Эттора была еще молода, но обладала жутким характером, полностью оправдывающим ее второе прозвище. Мы же с легкостью объединили оба «имени» мастерицы, бестрепетно называя ее Бесьим Сверчком. Она преподавала эльфийский язык и литературу, зачем-то втиснутые в программу и являющиеся обязательными предметами для всех курсов и специальностей. Если эльфийский нам и был нужен — заклинаний на нем еще никто не отменял, — то литература, от которой тихо вешались все студенты, имела такую же практическую ценность, как пятое тележное колесо. В которое, для полноты ощущений, заботливой преподавательской рукой периодически вставлялись палки…