— Какого такого лося? — ситуация менялась очень быстро. Еще пять минут назад я был уверен, что всухую выигрываю соревнование по странным вопросам. Но, похоже, ошибся. Причем тут лось вообще? Не говоря уже о нудистке!

— Того самого! — Инна смотрела на меня, как на дурака. — Ты же сам о нем рассказывал.

Так, у меня что, провалы в памяти?

Обстановку несколько разрядил официант. Он появился возле столика с дежурным вопросом “Вы готовы сделать заказ?” и спас мои мозги от выкипания.

— Знаете… — немного растерянно сказала Инна. — Я пока ничего не выбрала. А что у вас самое вкусное?

— Можно посоветовать? — я посмотрел на нее поверх меню. — Мы тут часто бываем с друзьями. Салат с ростбифам и жаркое в горшочках удаются шефу лучше всего.

— Ну… тогда мне жаркое, пожалуйста.

— И мне. И кувшин глинтвейна. Ты будешь?

— Хм… почему бы нет.

Инна накрутила на палец рыжий локон и с затаенной хитрой улыбкой уставилась в потолок. Дождалась, пока официант отойдет подальше, и продекламировала:

как только в фотоаппарате

совсем кончается заряд

так обязательно навстречу

бежит нудистка или лось(с)

Ох, не-е-ет! Она там была? В этом проклятом поэтическом клубе, который не иммерсивный театр, а вовсе даже наоборот? И видела потом все мои выкрутасы во хмелю, которые даже я сам не помню?

— Твое выступление было классным, — она продолжала улыбаться. — Я обожаю пирожки. Они смешные. В отличие от того бреда, который потом начали читать со сцены.

— Любишь поэтические клубы?

— Как оказалось, терпеть не могу! Послушала тебя и почти сразу ушла, — о, слава небесам! Она ушла! — А ты часто там бываешь?

— Нет, — отрезал я. — Тамошняя публика холодно приняла пирожковое искусство, и я решил завязать с карьерой декламатора.

Тут нам принесли глинтвейн. Душистый, сладкий и обжигающий. Я даже не знаю, какой напиток лучше подходит к нашей осени. Особенно если незадолго до этого ты час мерз на остановке…

— Ну, что, — осторожно сказал я, поднимая стакан. — За встречу?

— За встречу!

Не знаю, что грело меня в тот момент сильнее. Горячий глинтвейн или осознание того, что напротив сидит Инна. Мне почему-то казалось, что я знаю ее тысячу лет. И что она не будет считать мои интересны и идеи странными… а с радостью их подхватит.

Нет, пока я точно не был готов рассказывать о том, что видел ее в Летнем саду… иначе пришлось бы признаваться, что я был в юбке. Кхм. Но мне казалось… что если у нас сложатся отношения, то когда-нибудь я поведаю ей и об этом. И вместо того, чтобы покрутить у виска, она посмеется вместе со мной.

— Ты как-то очень хитро улыбаешься, — заметила Инна.

Вот кто бы говорил, а.

— Вспомнил тут еще кое-что. Ты случайно не на Парке Победы живешь?

— Нет… А что?

— Просто, кажется, я видел тебя в конце прошлой недели. На эскалаторе, в метро. Примерно в семь утра.

— А! — Инна смешно сморщила нос и отхлебнула глинтвейна. — Я так знаю кафе с божественными круассанами. Видишь ли, езжу специально за ними на другой конец города. Просыпаюсь в половину шестого и еду.

— Серьезно?

— Нет, конечно! — и она снова засмеялась.

Тут нам наконец принесли еду, и оказалось, что все страшно голодные, и воспоминания воспоминаниями, а вкусный ужин никто не отменял!

— А ты случайно не на Парнасе живешь? — спросила Инна, вымазывая хлебом остатки подливы.

— Нет. У меня там друг обитает, и…

— Скажи честно, — Инна отодвинула горшочек в сторону, сложила пальцы домиком и серьезно уставилась на меня. В глазах у нее при этом плясали бесенята. — Только очень честно. Ты был на Парнасе на прошлых выходных и жамкал кота на улице под дождем?

— Был, — признался я. — Жамкал. Кота. Да.

— Ага. То есть мне не показалось. Тогда у нас с Сигизмундом будет очень серьезный разговор…

— А Сигизмунд — это кто?

— Сигизмунд — это мой кот.

— Такой огромный, бело-серый и с королевским выражением лица, то есть морды? Мол, вы все пыль под моими лапами, но так уж и быть, можете почесать за ухом?

— Он самый.

— Обалденный кот, — со всей искренностью признался я. — Я за него волновался.

Инна посмотрела на меня так, как будто я только что сделал ей самый прекрасный в мире комплимент. И ничего не ответила. В этот момент из соседнего зала пришлепала утка и строго посмотрела на нас.

— Следишь за порядком? — спросила Инна.

— Кря! — ответила утка.

— Спасибо, — сказал я, и не стал пояснять, за что именно благодарю. Думаю, утка и так догадалась.

Потом как-то так получилось, что коллега, которого ждала Инна. так и не пришел, и у нее теперь свободный вечер, а мне надо переждать еще пару-тройку часов до самолета… В итоге вместо того, чтобы, как нормальные люди, продолжать сидеть в пабе, болтать и пить кофе, мы зачем-то поехали на Уткин проспект, чтобы смотреть на Уткину дачу — по позднему времени, конечно, закрытую для посещения — и гулять по узкому мокрому Уткиному мосту. Конечно же, всё это в честь утки из паба. Мы ржали, как дураки, промокли до нитки, окончательно поняли, что мысли у нас рождаются на одной волне, целовались под дождем, и я в итоге едва не опоздал на самолет. Ибо как приличный человек провожал девушку домой на другой конец города.

На встречу в Дублине я успел чудом.

Приехал сразу из аэропорта, помятый и очень не выспавшийся. Но пришлось брать себя в руки, вытряхивать из состояния автопилота и концентрироваться на деле. Хотя… пожалуй, впервые в жизни вместо работы мне хотелось просто упасть на диван, открыть телеграм и написать: “Привет, Инна. Ты как?” И с улыбкой ждать, что она ответит.

Когда переговоры закончились, я отправил Инне сообщение, вышел под мелкий ирландский дождь и медленно побрел к гостинице. Хорошо, что отель у меня был забронирован совсем недалеко. Так. Побриться, искупаться, поспать, поесть, в любом порядке… А потом снова в аэропорт. Вчера утром я еще думал, что, может, остаться на пару дней и погулять по Дублину, но теперь меня почему-то тянуло обратно в Петербург. Хм. Почему-то. Понятно, почему.

На угловом доме висела табличка — Fairy Circle. Из-за нее выглядывала нарисованная рыжая веснушчатая фея. Чем-то очень похожая на Инну. Я приставил ладонь козырьком ко лбу, чтобы получше рассмотреть. что это за круг фэйри такой. Jewellery — было написано чуть ниже. Я усмехнулся и шагнул к дверям магазинчика. Что это, если не знак судьбы?

Продавец за прилавком был похож на очень довольного жизнью толстого лепрекона. Он поглядел на меня поверх очков, оценил общую решительность вида и спросил: