— Нет. Из-за Столбового.

— Николай Николаича? — Ольга Арнольдовна глядела на Женю с изумлением.

Та почувствовала, что сейчас снова разрыдается в голос, и сделала судорожный вдох.

— Ради Бога, — попросила мать. — Объясни.

— Господи, да ты не поверишь. — Женя бессильно уронила руки, плечи ее поникли. — Такое только в мексиканских сериалах бывает.

— Что бывает? Перестань, наконец, говорить загадками!

— Столбовой и Женька… они оказались родственниками.

— Родственниками? Что за чепуха?

— Не чепуха. Они отец и сын.

Ольга Арнольдовна ухватилась за спинку дивана.

— Женечка, детка, ты здорова? С тобой… все в порядке? Кто придумал этот бред?

— Это не бред, мама. Они действительно — отец и сын. Женькина мать была студенткой Столбового, он бросил ее с ребенком. Она на этой почве рехнулась. Женька теперь ненавидит отца. И хочет, чтобы я его тоже ненавидела.

Ольга Арнольдовна расстегнула верхнюю пуговицу халата.

— Будь добра, накапай мне валерьянки. Капель тридцать, если тебе не трудно.

— Легко. — Женя встала и вышла из комнаты.

Прошла на кухню, достала с полки пузырек, разбавила лекарство водой и отнесла матери. Та выпила мелкими, нервными глотками и вернула Жене чашку.

— Что ж теперь? Ты будешь ненавидеть Столбового за компанию со своим Женькой?

Женя грустно покачала головой.

— Я не могу никого ненавидеть.

— Правильно. — Мать решительно поднялась с дивана. — Потому что ты нормальная, в отличие от него.

— Он тоже нормальный. Просто… просто очень несчастный. Ужасно.

— Герой нашего времени, — подсказала Ольга Арнольдовна. Печорин. Или, лучше, Онегин, как раз и имя подходящее.

Женя глянула на нее исподлобья.

— Зря смеешься. Ты бы послушала, какие страсти он рассказывал про то, как жил с матерью.

— Да нет, Женечка, я вовсе не смеюсь. — Лицо Ольги Арнольдовны сделалось серьезным. — Мне жаль его не меньше, чем тебе. Только… — Она замолчала на полуслове и отвела глаза в сторону.

— Что «только»? Договаривай.

— Видишь ли, такие люди — я имею в виду обиженные на весь белый свет — вряд ли удовлетворятся обычной порцией жалости. Им нужно гораздо больше, чем остальным. Хватит ли тебя на такое самопожертвование?

Женя пожала плечами.

— Хватало же до сих пор.

— Это потому, что ты не знала о нем всей правды. Теперь, с этим знанием, станет значительно тяжелее.

— Ты мне лучше скажи, что делать? Он куда-то пропал, ни дома его нет, ни по сотовому.

— Сколько времени прошло, как вы расстались?

Женя глянула на часы.

— Почти четыре часа.

— Боже мой! Даже пропавших без вести заявляют в розыск не раньше, чем через сутки. А ты хочешь, чтобы он прибежал к тебе мириться через четыре часа. Этот парень — крепкий орешек, и нервы он тебе потреплет от души, уж поверь.

— Верю. — Женя жалобно улыбнулась сквозь слезы.

— Вот так-то лучше, — ободряюще произнесла Ольга Арнольдовна. — Сейчас ложись, отдыхай. А завтра или послезавтра поглядишь как будет. Можно ведь, в конце концов, съездить к нему домой — не выставит же он тебя из квартиры.

— Вовсе не факт, — со вздохом ответила Женя и поплелась в ванную.

Всю ночь ее атаковали мысли, не давая сомкнуть глаз. Нет, это совершенно невероятно. Женька, ее Женька — сын Столбового, знаменитого профессора, без пяти минут академика! Господи, как же она раньше не замечала, что они похожи! И эти глаза, светло-серые, глубоко посаженные, и выступающая вперед нижняя челюсть, и даже овал лица. Если бы Столбовой не был полностью седым, сходство было бы еще очевидней. Не потому ли она с первого взгляда выделила Женьку, обратив на него внимание, что он подсознательно напомнил ей профессора? Ведь Столбовой нравился ей не только как преподаватель, но и как мужчина, и лишь его слишком зрелый возраст мешал Жене относиться к нему всерьез.

Два последующих дня никаких утешительных результатов не принесли. Поймать Женьку по телефону не удавалось, репетицию хора он пропустил. Женя начала не на шутку волноваться и в субботу утром решилась-таки съездить к нему домой.

Дверь открыла Зинаида. После леденящего душу Женькиного рассказа Женя с трудом заставила себя приветливо улыбнуться, хотя и понимала, что вины Женькиной матери в том, что случилось когда-то давно мало — все дело в болезни и обстоятельствах.

— Здравствуй, — обрадовалась ей Зинаида и тут же доложила, — а Женьки нет.

— Как нет? Где же он? На работе?

— Не знаю.

— А вчера вечером его что, тоже не было?

— Его уже три дня нету, — пожаловалась Зинаида.

— Господи, — испугалась Женя, — где ж он может находиться?

— Где-где! — неожиданно сердитым тоном передразнила Зинаида. — У Нюты он, где ж еще.

— У какой Нюты? — Женя, было, напряглась, но тут же поняла, о ком идет речь. — Это у соседки что ли, у Анны Анатольевны?

Зинаида с готовностью закивала.

— Где ее квартира?

— Да вон, рядом.

Женя вздохнула с облегчением. Как, оказывается, все просто: она с ног сбилась, разыскивая Женьку, а тот торчит себе у концертмейстерши и в ус не дует.

Женя попрощалась с Зинаидой и позвонила в соседнюю дверь. Послышались тихие шаги. Щелкнул замок. Перед ней на пороге предстала Анна Анатольевна в домашней юбке и блузке. С плеч ее почти до самого полу спадала длинная вязаная шаль.

— Женя, вы? — близоруко сощуренные глаза концертмейстерши уставились на нее с удивлением.

— Я. Скажите, Женька у вас?

— Вообще, да. Но сейчас его нет. Он на работе.

— Он же не работает по субботам.

— Кто его знает. Взял что-то дополнительно. Вы… вы проходите, Женя, что ж на пороге стоять. — Анна Анатольевна слегка отодвинулась, давая ей дорогу.

— Простите, что побеспокоила вас. — Женя неловко, боком, зашла в прихожую, такую же тесную и маленькую, как у Женьки.

— Да Бог с вами. Что-то стряслось? Женя-то молчит, а сам ходит уже который день мрачнее тучи. От Зины ушел, ночует тут. Может, хоть вы меня просветите, в чем дело? А я бы быстренько чайку организовала.

Женя послушно разделась, зашла в крошечную кухоньку и уселась за стол. В ожидании чая она поведала Анне Анатольевне всю драматическую историю Женькиной встречи со Столбовым и то, что произошло потом — в сквере. Концертмейстерша слушала ее внимательно, не перебивая, одновременно разливая заварку и кипяток и накладывая на блюдечки варенье.