системой хорошей. Камера на движения включается, запись ведется. Вот и рассмотрели.

– Все на флешку, и привезете мне сюда, и ноут мой тоже надо!

– Она или дура конченная, или дилетантка, один фиг! Кепку натянула так, что рожу не видно, а вот по фигуре сразу бабу определили: среднего роста, худая, но с рукой левой у нее не то что-то, странно сгибалась. И блондинка, волосы из-под кепки торчали.

– Без разницы кто она, ты мне ее только найди! – резко отрезал. – Машина эта у нее откуда? Нашли документы? На кого оформлена?

– Газель, на транспортную компанию по перевозке оформлена, но там загвоздка, Костя, люди не хотят вникать в нашу ситуацию и молчат.

– А ты сделай так, чтоб не молчали! Надо будет, ссылайся на меня или на Диму, пусть их главный со мной свяжется, я ему сам все растолкую.

– Понял я, понял! Сделал уже все! Думаю, деваха эта или водилу подговорила и тачку умыкнула на пару часов (украсть не могла, не с ее рукой), или взяла ее с разрешения кого-то, покруче простого водителя.

– Ты мне эту конторку перелопатишь вверх дном, – всю, но чтобы девку нашел и ко мне привел!

– Живой? – провокационный вопрос.

– Мы с тобой не разбойники с большой дороги, Руслан, а законопослушные граждане. Так что, живой и желательно целой, а дальше я сам решу.

– Вот это твое «сам решу» меня и пугает, Костя.

– Она мою жену чуть не убила, не спрашивай меня о том, что не готов услышать!

Руслан больше говорить ничего не стал, отключился.

А Костя, всей кожей, затылком чувствовал, что у его разговора свидетель есть, и даже оборачиваться не надо, чтобы сказать, кто именно там стоял.

Сава стену плечом подпирал, руки на груди сложены, насторожен, но по роже видно, что доволен. Непонятно только от чего.

– Мои люди выяснили то же самое, – спокойно проговорил, и взгляд такой надменный, но довольный. – Твоим не мешали.

– Спасибо, добрый человек, – саркастично заметил Костя. – Чего ж раньше не сказал?

– Хотел посмотреть, что из твоей затеи выйдет. Должен признать, Олег свое дело знает, Дарчиев тоже.

– Посмотрел? Молодец! Про девку эту что-то есть у тебя?

– У меня нет, у тебя может быть. Пока глухо. Но ее найдут, не мои, так твои!

– Марина случайно с этой компанией не работала?

– Случайно не работала, и не собиралась никогда. Незачем.

На этом Костя посчитал для себя разговор оконченным, и собирался пройти мимо, но Сава не дал. Странный он мужик, все время в душу лезет, смотрит так, что наизнанку выворачивать начинает, все нутро перед ним обнажить нужно, чтоб отстал.

– Ты веришь, что она выкарабкается? Веришь?!

– А ты? – не стал отвечать,– в задницу себе может засунуть свою откровенность.

– Вот и я верю, – тихо проговорил мужчина и поднял на него тоскливый взгляд. – Она мне дорога, как бы ты не относился ко мне, к нашей работе. Марина мне дорога!

– Но мне она дороже, Сава! Не надо мне мешать! Я тебя ни в чем не виню. Пока. Но если ты даже косвенно причастен…

– Если этот так, я сам уйду, – резко отрезал и отвернулся от него, дернулся весь. – Я знаю, что тебе она дороже, но приготовься,– без боя она тебе не сдастся, не изменится!

– Без тебя знаю! – рыкнул и хотел снова уйти, но не смог.

Так и стоял, смотрел на Саву, думал. Что-то в нем изменилось. Кардинально. Навсегда. И точно, виной всему не Маришка на больничной койке. Дело в другом.

В дверном проеме появилась Золотарева, лицо заплаканное, серое. Но прическа идеальная, плечи расправлены, каблучки по кафелю стучат уверенно и звонко. Королева, мать ее!

Вот не нравилась она ему, и все тут!

Все беды от баб!

Женщина мимо него прошествовала. Подошла к Саве, молча встала рядом и, не глядя на него, взяла мужчину за руку, пальцами переплетаясь с его. Сжала.

И он стал лишним. Совершенно.

Но ухмылка вылезла на лицо, и Золотарева ее прекрасно видела, поняла, но реагировать не стала. Только спросила:

– Плохо тебе? – он кивнул, она тоже ухмыльнулась понимающе. – Больше стену не колоти, а то санитары по рукам свяжут и накачают седативными. Попроси, чтоб коньяку тебе налили, выпей и будь рядом с сыном, операция скоро закончится.

Он ушел и последовал совету.

Коньяк, обжигающей лавой прокатился по глотке. Костя изнутри весь согрелся, холод отступил, и его даже разморило немного, но сну сопротивлялся, ждал.

Они все ждали, когда закончится операция.

Таня и Дима, Кирилл, Неля и Саныч друг возле друга сидели, за руки, конечно, не держались, зато плечом к плечу, рядышком, а возле Саныча, Рита сидела, руку ему на бедро положила и застыла так, ей, наверное, было не очень приятно видеть Нелю, хр*н знает, но сидела же. Артем. Один совсем, потом к Илье подсел. Любаша в палате с Васей была, но и к ним выходила, откуда-то притащила чай горячий и пирожки. Илью есть пришлось заставить, а самому кусок в горло не лез, но он то что? Детина здоровый, а ребенку силы нужны, так что пришлось через «не хочу». Сава с Золотаревой так и торчали на улице.

Прошел еще час.

А потом вышел тот молодой врач:

– Операция прошла успешно! Признаков отторжения нет, но мы будем наблюдать. Кровотечение в печени устранили до конца. Состояние Марины Александровны тяжёлое, но стабильное.

– А можно маму увидеть? – робко спросил Илья.

– Нет, твоя мама сейчас в реанимации под наркозом. Туда нельзя никому, кроме врачей и медперсонала. Как только твоя мама очнется, мы переведем ее в другую палату, и тогда ты сможешь ее навестить.

Казалось, все выдохнули с облегчением. Танька расплакалась от радости. Саныч с Нелей друг на друга так смотрели, что и слов не нужно было. А у Ильи ноги ослабли, Костя его подхватил и к себе прижал, крепко-крепко, гораздо сильней, чем нужно, но и ослабить хватку был не способен. У него самого сердце остановилось, и перед глазами темнота на миг, а потом такая радость нахлынула… минутная, но всепоглощающая, невероятная радость! И пришло полное опустошение. Абсолютное. Когда вдохнул и не чувствуешь воздуха, запахов, вкусов, ни-че-го.

Накатило. И не отпускало, пока домой не добрались.

Илье нужно было отдохнуть, да и им тоже.

Все на подъеме были, и не заметили, как силы кончились. Никто за руль из них не сел, пришлось такси вызывать Неле, и Санычу с Ритой, Дима был в состоянии везти, только Таня взбунтовалась, истерика началась со слезами и криками, так