День-то хороший был.

Дождь вон идет, зелень вся ярче стала, жара городская не давила так. Хорошо. Только сердце не на месте, смутная тревога грызет, не дает покоя мысль.

Все не вовремя. А может, наоборот, чересчур вовремя.

Было ли это реальным покушением? Сомнения есть. Тот, кто заказал, не знал про болезнь Марины, иначе нанял бы киллера, чтобы наверняка: снайпера стреляют в голову, и контрольный,– в сердце. Можно было взрывчатку в машину подложить, и тоже наверняка было бы все.

Нет. Ее не хотели убивать.

Способ странный. Авария? Серьезно?! Та газель, с какой скоростью ехала? Сотня? Меньше даже. Маришкин мерин не всмятку же весь, пострадал да, людей покалечил, но убивать никого не собирались.

Тогда что? Хотели на время вывести из игры? То есть, ответы надо искать у нее на работе?

Или личное?

«Марина, если бы ты только знала, что я думаю и что чувствую сейчас…»

Хотя нет, лучше ей не знать. Испугается от накала, от мощи, спрячется, убежит. Нет. Лучше пусть не знает. Он ей потом обязательно расскажет. И покажет тоже.

Еще раз огляделся. Прошелся туда-обратно, потом еще раз.

Достал мобильник и нашел в контактах нужный номер.

Недолгое ожидание, несколько долгих гудков и зычный голос начальника службы безопасности прозвучал на другом конце:

– Да, – рыкнул недовольно.

– Мне нужна вся информация по поводу этой аварии, я хочу знать, кто и за что, Руслан, ты понял?!

– Понял, – напряженно ответил тот и точно уже начал что-то делать.

– Смотри камеры видеонаблюдения, все что найдешь. Мне нужно знать, кто был за рулем, по чьему приказу действовал. Найди эту тварь и привези ко мне!

– Ты не понимаешь…

– Это ты не понимаешь! Какая-то гнида чуть не убила мою жену! Ты найдешь мне его, плевать, какими способами ты это сделаешь, но чтоб через два часа у меня на руках была хоть какая-то информация! Ясно?!

– Я понял, уже работаю. Могу я Олега подключить?

– Олега да, но с людьми Шаха будь осторожнее, мне не нужны разборки еще и между семьями.

– Я могу действовать, как сочту нужным?

– Ты можешь работать так, как тебе удобно, главное результат! Нужно начать допрашивать всех домашних? Начинай. Нужно кого-то купить? Покупай. Но найди мне этих тварей, Руслан!

– А дальше что с ними делать? – вкрадчиво задал интересный вопрос.

Костя, пока говорил, измерял шагами крыльцо, но после вопроса остановился, задумался.

– Все зависит от того, кто это будет. И, Руслан, найди Разецкого, у меня к нему много вопросов накопилось.

– Уже работаю, – бросил на прощанье и отключился.

Снова потекло медленно время ожидания. Он возвращался к своим, сидел рядом с Ильей, держал его за руку, но молчал. Оба молчали, у них слов не находилось ни для утешения, ни для чего-либо еще, просто слов вообще не было. Сердце одно на двоих колотилось, как бешеное, и руки мелко дрожали. Страх всё заволакивал, и думать о чем-то другом становилось невозможным. Сознание в ловушку угодило, тонуло в страхе, как муха тонет в сладкой патоке меда, умирает медленно. Вот так же и они оба, тонули в собственном страхе, не в силах позвать на помощь. И только руки крепче стискивали, чтобы собственные крики сдержать.

Он не выдерживал, срывался. Уходил. Колотил до боли знакомую стену, и ни один живой человек не мог его успокоить или остановить. Ему нужна была эта физическая боль, она не давала ему окончательно слететь с катушек.

Бил. До новой крови. До ярких точек перед глазами. До онемения в кистях, когда все, предел, не ощущаешь ничего, но знаешь, что там у тебя и трещины, и кожа, кусками кровавыми выглядит.

Брал у медсестер бинты, заматывал. И шел к Илье.

Больше для него в тот момент никого не существовало.

Пятнадцать минут, что его не было, сын был возле Тани, потом прилетел взволнованный Кирилл и сменил её.

Дети детей проще понимают, всегда. Есть между ними какая-то связь, чувствуют другу друга. И когда Костя уходил, Илье было спокойнее возле Кирилла, а это было главным и важным.

Снова садился возле сына. Тот сразу хватал его за руку, крепко сжимал, а Костя терпел, от боли в руках шипеть хотелось, но терпел и думал, размышлял. Боль отрезвляла его, позволяла думать.

Только стоило в пустые глаза сына заглянуть, как все мысли пропадали. И становилось страшно еще и за него. Он сам прекрасно помнил, каково это быть сыном, который вот-вот может потерять свою маму. И весь тот ужас и страх ни с чем сравнить нельзя. Пусть Костя был старше, и отношения с мамой были совершенно другие, но от боли это не избавило, от вины тоже. И он боялся за сына, что тот начнет винить себя (глупо и бессмысленно), но будет винить именно себя.

И тело снова прошибало холодным потом и нервной дрожью. Вздрагивал весь.

Сразу притискивал ребенка к себе, укутывал руками, прятал от горя, от страха. Шептал на ухо, успокаивал, делился своей верой.

Только хватало ненадолго, и когда не мог сидеть, не мог сдерживать собственный характер, собственную боль и страх, срывался и уходил.

Снова бил. Орал. Что-то Марине кричал, надеясь, что она его услышит, иррационально, но почему-то думал, что услышит и поймет, будет бороться.

И возвращался обратно к сыну.

Так прошло несколько часов, по одной схеме действовал, как заведённый. Пустота внутри образовывалась. Страшная. Потому что там не было уже веры, надежды. Только отчаянная боль. И он гнал ее из себя, болью выбивал.

Не мог. Не имел права сдаваться.

А потом, через три с половиной часа позвонил Дарчиев, и стало совсем «весело».

Костя вызов его сбросил (не хотел, чтобы Илья, да и остальные слышали) и быстро вышел на улицу, игнорируя взгляды Савы и Артема, они своё уже сделали, теперь его очередь:

– Узнал что-то?

– Интересная штука получается, Костя, – собеседник протянул ехидно. – За рулем-то баба была!

– Баба?!

Неожиданная новость. Вот, правда. И мыслей никаких. Кроме самой очевидной: бабы любят мстить друг другу. Из ревности чаще всего. Это что ж, Марина у кого-то мужика увела? Из семьи? Или просто отбила?

Чушь полная.

Она на своей шкуре прочувствовала, что значит быть обманутой, брошенной, одной. Спасибо ему самому и ее отцу. Никогда бы так с другими поступать не стала, несмотря на ее работу и сомнительное прошлое. Не стала бы.

– Женщина. На камерах дорожного движения, конечно, плохо видно,– только очертания. Но Олег нашел одного водилу, а у него тачка хозяйская с