Эти перемены привели к тому, что доля людей, которые зарабатывают больше, чем когда-то зарабатывали их родители, уменьшилась почти вдвое с периода после Второй мировой войны. На рисунке 6.7 показано, что более 90 % людей, родившихся в 1940 году, зарабатывали больше родителей, — тогда средний класс переживал бум, и, когда повзрослело поколение детей, росли и доходы, и благосостояние почти всех американцев. Из тех же, кто родился в 1980-м, лишь 50 % зарабатывают больше их родителей. Эти показатели смотрятся еще хуже, если учитывать статистику только для мужчин: почти все, родившиеся в 1940 году, к тридцати годам материально обеспечивали себя лучше родителей, а из родившихся в 1984-м — лишь 41 %, а значит, 59 % зарабатывали меньше своих отцов. Преимущества от общего роста производительности распределяются неравномерно: люди с наиболее высокими доходами чаще всего зарабатывают больше родителей; люди с наиболее низкими доходами зарабатывают меньше, даже если образование они получили примерно такое же, как их родители.

Рис. 6.7. Сравнение доходов (до налогообложения) домохозяйств детей и родителей приблизительно в возрасте 30 лет с учетом инфляции. Данные из: Chetty, Grusky, Hell, Hendren, Manduca, and Narang (2016a).

Состав рабочей силы менялся не так стремительно, как рост производительности. Так, непрерывные усовершенствования технологий привели к нехватке сотрудников на самом верху, где и заработки, и производительность выше всего, а избыток рабочих рук оказался внизу — там, где труд наименее квалифицированный и зарплаты ниже всего. Доля людей в возрасте от 25 до 29 лет, имеющих степень бакалавра, выросла с 20 % с небольшим в 1974 году до почти 30 % в 2014-м. Это может показаться очень большим приростом. И все же этот рост не сравнить с изменениями в относительном росте производительности. Из-за того, что население медленно приспосабливается к новым условиям, требующим большего числа образованных людей, ускорился рост надбавок за высококвалифицированный труд, и таким образом основные преимущества достаются людям с лучшим образованием.

А еще из-за этого разрыва в заработках получается, что доходы концентрируются в руках верхнего 1 % населения — таких крайностей в США и Европе не наблюдалось уже больше ста лет. Верхний (наиболее богатый) 1 % населения в Европе зарабатывает около 1/10 общих доходов, а в США — около 1/5{179}.

Важно отметить, что даже на самом высоком уровне, как в Европе, так и в США, примерно около 2/3 доходов, достающихся верхнему 1 %, — это трудовые доходы, и лишь около 1/3 — это прибыли от вложенных капиталов. Таким образом, даже в этой крайней точке преимущества от богатства и капиталовложений — лишь часть истории{180}. В основном растущее неравенство, особенно ниже уровня верхнего 1 %, вызвано разницей в трудовых доходах. Среди представителей верхнего 1 % заработная плата увеличилась больше чем в 2,5 раза с начала 1970-х годов; среди представителей верхних 5 % — удвоилась; среди представителей верхних 10 % — выросла более чем в 4,5 раза. Однако для нижних 60 % за тот же период заработки выросли менее чем на треть. Рост неравенства происходит из-за обширных перемен в относительных заработках больших сегментов населения{181}.

Но раз так разрастается пропасть в доходах между теми, у кого есть университетское образование, и теми, у кого его нет, возникает очевидный и главный вопрос: почему университетское образование не получает больше людей?

И этот вопрос возвращает нас к теме иммобильности: существуют мощные социальные силы, которые мешают разным людям приобретать навыки и знания, необходимые для того, чтобы преуспеть на современном рынке труда.

В США дети состоятельных родителей оканчивают университеты в среднем в два с половиной раза чаще, чем дети из бедных семей{182}. Наблюдаются и соответствующие различия между представителями разных этнических групп. Люди в возрасте чуть моложе тридцати лет, имеющие университетское образование, среди азиатов составляют 72 % (поразительный показатель!), среди белых — 54 %, среди афроамериканцев — 31 %, а среди латиноамериканцев — 27 %{183}. Причинные механизмы этих различий достаточно сложны, в них тесно связаны такие факторы, как семейные доходы, этническая принадлежность, родительское образование, культура и влияние общин.

Помимо вопроса о том, чьи дети поступают в колледжи, есть и другой: в какие именно колледжи они идут учиться? Если вы придете на вводную лекцию по биологии, по экономике или по информатике в один из самых престижных университетов США (например, в колледжи Лиги Плюща, Стэнфорда или MIT), то студент, сидящий рядом с вами, окажется представителем богатейшей четверти населения с вероятностью в 20 раз большей, чем представителем беднейшей четверти населения{184}. Человек, принадлежащий к богатейшему 1 % жителей США, поступает в колледжи Лиги Плюща с вероятностью в 77 раз большей, чем представитель беднейших 20 %{185}. Студенты, обучающиеся в лучших университетах, по-прежнему в подавляющем большинстве происходят из семей с наиболее высоким уровнем доходов, несмотря на существенную финансовую помощь, благодаря которой обучение в этих университетах могло бы стать отличной и доступной инвестицией для студентов из семей с низкими доходами.

Это влечет определенные последствия. Каждый, кто когда-либо искал работу, знает, что потенциальный работодатель всегда интересуется тем, какое учебное заведение окончил соискатель. Министерство образования США даже выпустило специальную оценочную таблицу, при помощи которой оценивается возврат капиталов в разные колледжи. Средние зарплаты выпускников Гарварда, MIT и Стэнфорда вдвое больше средних зарплат выпускников других колледжей{186}.