фальшиво смеялись, и смех тот походил на рев заржавевших труб; обнимались, и их пальцы вспарывали твердую плоть, проникая все глубже в покрывшееся трещинами мясо, выпуская струи черной крови, лужами расползающейся по полу, стеклянному и черному, под которым виднелась сплошная пропасть… Один неверный шаг – смерть. Оглянешься – и страшные куклы набросятся на тебя, разорвут.

Так было там, в столице. Ходить, пялясь в пол, было жизненной необходимостью.

Руки сами собой обвили друг друга, а ноги понесли к спасительной лестнице, на вершине которой – благодатная тишина.

Я поняла, что произошло, только когда оказалась у края перил, которые судорожно сжала рукой; вторая покоилась на лямке портфеля, стискивая мелкую металлическую пряжку с такой силой, что она чуть не оторвалась вместе с тканью. Едва осознание ударило в голову, колени предательски подкосились.

Тихий голос внутри, всхлипывая, зашептал:

«Нет, пожалуйста, только не снова. Не отрывайте меня, я не хочу вновь оказаться в воющей пустоте, пожалуйста!»

В лицо дохнуло холодом – Марина открыла окна для проветривания. Поежившись, я зашла внутрь и огляделась, втихомолку надеясь, что Солейля здесь не окажется. Разумеется, надежды осыпались прахом.

Белобрысый, со своей, как всегда, идеальной прической, в выглаженной белой рубашке и кедах с завязанными в изящный бантик шнурками, развалился на скамейке, подозрительно отодвинувшись от Изенгрина, расположившегося на противоположном ее конце. Он явно был чем-то недоволен: лицо его выражало крайнюю степень раздражения, да и пальцами по подоконнику он стучал весьма красноречиво.

Я ни капли не сомневалась, что Солейль – нехороший человек. Более того: была уверена, что он ничем не лучше дядюшки, выкинувшего родственников из квартиры при первой же возможности, беспристрастно, заботясь лишь о пользе для самого себя, наверняка даже не скорбя о человеке, благодаря которому все так удачно для него обернулось. В голубых глазах лиса не мелькал даже отблеск той невинности, которую он старательно демонстрировал в обществе. И не только: в них вообще ничего не было, кроме злости. Но и она плавала будто на поверхности, как листок качается на идеально спокойной озерной воде, а за ней – бездна. Без чувств. Без ничего.

Нет сердца – нет совести, и мучить нечему. Удобно.

Ненависть была так сильна, что все правила, засевшие в коре головного мозга, вся вежливость, моральность и воспитанность отключились – будто палач отрубил их одним мощным взмахом топора.

Мой кулак вмазался в лицо Солейлю. Костяшки опалило приятной болью, подтверждая, что удар вышел годный.

– Ах ты с-с-стерва, – угрожающе прошептал Солейль, хрустнув шеей. – Ты не представляешь, на кого ты нарываешься!

Наверное, будь я кошкой, обязательно зашипела бы и обнажила клыки.

– Ты заслужил! Приперся в мой дом, украл мой рисунок, очень мне, между прочим, дорогой – зачем он вообще тебе понадобился, да еще и с рамкой?! – испортил мольберт, устроил бардак в комнате и разлил синюю краску, которой у меня всегда дефицит!

– Это ты ее разлила, когда бросила ее мне в лоб!

– А надо было язык за зубами держать, а то работает как пропеллер у Карлсона!

Солейль кинулся. Я отскочила на несколько метров, поспешно стащив с плеч портфель. Все рисковало перерасти в «догонялки» по периметру зала, но, к счастью, в этой игре быстро поставили точку.

Лис почти достал меня – его пальцы скользнули в миллиметре от воротника моего пиджака, – когда Изенгрин заключил его голову между своими локтем и плечом. Лицо Солейля тут же налилось алым от нехватки воздуха, а я, наоборот, смогла перевести дыхание.

Но ненадолго – Изенгрин выглядел разочарованным. Спокойные люди всегда рвут и мечут пуще тех, кто позволяет себе это ежечасно.

– Ты опять позволяешь себе проявлять неуважение, Солейль, – чуть ли не по слогам отчеканил он.

– Норма-а-ально, – прохрипел лис, едва не закатывая глаза, – то есть мне ты замечание делаешь, а Хель у нас святая?

– Да, Солейль, именно так.

Я смущенно уставилась на мыски своих кед. Возможно, в другой ситуации он был бы прав, но сейчас действительно я – катализатор драки. Если бы не опустилась до рукоприкладства, можно бы было обойтись меньшей кровью…

– Это она мне врезала! Отпусти, не могу дышать!

Изенгрин нехотя разжал «объятия», и Солейль натужно закашлялся. Не будь он самим собой, я бы даже выдохнула с облегчением: все-таки не понаслышке знаю, каково это – задыхаться. Но это Солейль.

– Не выгораживай себя, – строго произнес волк. Солейль, хмыкнув, отвернулся.

Марина выскочила словно из ниоткуда, хлопнув волка по плечу и задорно воскликнув:

– Опять полемику развели! Если не научитесь ладить друг с другом, не получите результата, и мы проиграем на городских соревнованиях. Надеюсь, вы понимаете, что в таком случае я выкину вас всех из окна? И не этого зала, ребятки, берите выше.

– Между прочим, – не удержалась я, – есть теория, что человеческие лопатки – это остатки крыльев.

– Есть предположение, что это из-за того, что мы произошли от древних птиц, – вяло добавил Солейль.

– Мы произошли от млекопитающих, выживших во время ледникового периода, уничтожившего динозавров. Наши предки – не птицы, а какие-нибудь грызуны.

Солейль попытался опровергнуть, налившись краской гнева, но учительница шутливо шлепнула его по спине, так что он мгновенно замолк:

– Как бы там ни было, юные эрудиты, наивно предполагать, что вы преодолеете силу притяжения. Так что заканчиваем молоть языками, у нас есть куда более важные темы для обсуждения. Присядьте.

Она мягко подтолкнула меня к скамейке, на которую я неохотно опустилась, отодвинувшись от Солейля.

Марина сцепила пальцы в замок:

– Итак, друзья, вчера я получила новость, что городские соревнования по вышибалам, как, впрочем, и по другим видам спорта, переносятся на конец февраля в связи с ремонтом на полигоне, где они будут проводиться. Да-да, мы идем не в другую школу, а в большой зал в спортцентре. Думаю, вас это обрадует, потому что полы там качественнее положены и освещение лучше. Одно удовольствие играть. Сойдемся с той же сорок пятой, так что, Хель, придется работать на износ. Мы проигрываем им уже столько лет подряд! Еще одного раза мы не вынесем.

– Вы так категоричны, – хмыкнул Изенгрин. – Будет еще множество возможностей их обыграть.

– Живи сегодняшним днем. Так что от вас требуется полная отдача: от вас двоих, – она указала на Солейля и Изенгрина, – в качестве тренеров, от тебя, – она перевела взгляд на меня, – как от ученицы. У тебя и сейчас неплохая физическая форма, но ты должна за эти недели стать настоящей спортсменкой.

В конце концов, если берешься за что-то – нужно делать это качественно. Особенно в таком деликатном деле, как командный